умру. И я не понимаю, зачем мне нужно это знание и эта боль. А теперь и ты уходишь.
Медленно вставало за Скользящей Выдрой солнце. Я вспомнила тетрадь старика и поняла, что сегодня – мой день рождения, мне исполнилось четырнадцать лет. Лодку оттолкнули от берега, течение подхватило ее и медленно понесло мимо Окаёма, Птички и Веретена к Воротам смерти.
Ралус привез два небольших мешочка дырявых камешков, но мы понимали, что этого не хватит. Эпидемия разрасталась и вот-вот должна была поглотить все острова. Ралус сказал:
– Я поеду в Северные холмы, спрошу совета у Хранителя. Может, он знает, что нам делать.
– Он слишком молод, – покачала я головой.
– Хранитель не бывает молодым, Уна.
Я пожала плечами. Ралус все время думает, что он понимает больше моего. Но ведь он не жил в холмах, а я – жила. Ну и пусть идет!
– Хочешь со мной?
Я помолчала. Я очень хотела. Я очень-очень-очень хотела с ним. Но кто останется с умирающими?
– Тебе надо отдохнуть, Уна, – будто расслышал мои мысли Ралус. – Мы обернемся за два дня.
– Почему бы тебе не остаться здесь с нами? Не сейчас, а вообще?
Он усмехнулся как-то очень уж грустно. Но я правда не понимала, почему он все время куда-то уплывает.
– Ты просто не знаешь, кто я.
– И кто ты?
– Неудавшийся сын одного могущественного императора, которого на островах ненавидят больше смерти.
«А еще ты мой отец», – чуть не сказала я и тут же поняла: значит, я – императорская внучка.
Другой берег озера Тун
Я – внучка императора. Когда жители Семи островов пылают ненавистью к вандербутам, они ненавидят и меня тоже. Книта ненавидит, Эльмар. Во мне течет эта кровь. Та же самая кровь, что заставила эту землю окаменеть, что убивала и жгла, брала в плен, убила Йолари, отравила сердце старика злобой, наслала болезнь на детей и стариков, на парней и девушек…
Я – одна из вандербутов.
И поэтому я согласилась плыть с Ралусом к Хранителю холмов. Пата умерла. И теперь я знала, как родилась. Мне было тяжело смотреть на этих людей. Когда я слышала про кого-то: «Он с Окаёма», то сразу думала, был ли он на том поле, видел ли, как мою маму тащили к Черной скале? Не могла больше помогать тем, кого звали Прикс, Твуди или Вики, хотя, может, это были совсем другие Прикс, Твуди и Вики.
Мы выплыли на рассвете. Молчали всю дорогу. Мне было так тоскливо, так плохо, что я не сразу вспомнила обещание забрать и сохранить книгу, прялку и веретено Паты. Я сказала об этом Ралусу, думала, он будет меня ругать, ведь до Птички путь неблизкий, но он только молча кивнул и развернул лодку.
Дом Паты тоже был молчалив и будто знал, что его хозяйка больше не вернется. Козы разбрелись по пустоши. Кто будет доить их и делать сыры? Кто будет их стричь и прясть из шерсти бесконечную нить? Я погладила каждую козу, которую встретила, рассказала им, что их хозяйка умерла и теперь им надо прибиться к другим домам, найти кого-то, кто о них позаботится.
В кладовой у Паты я увидела несколько кругов козьего сыра и взяла один с собой, угощу Хранителя, а то он ест одни корешки да листья. Я отыскала веретено, книгу, которая ласково легла мне в руки, положила их в холщовый мешок, который Пата носила за спиной. Мешок рассказал мне, что он давно служит Пате, что она сама соткала ткань, из которой он сшит, и вышила узор, поблекший от времени и странствий. Я решила, что возьму мешок с собой и вышью узор заново, когда научусь прясть тонкие яркие нитки. Прялку я решила пока оставить, слишком она была большая.
Потом я пошла проведать Птицу. Но ее гнездо опустело. Наверное, за это время птенцы вылупились и улетели. Я постояла рядом с ним, взяла на память кусочек синей скорлупы с черными крапинками и перо из крыла Птицы, что она мне тут оставила, и пошла на берег моря, где в лодке ждал меня Ралус. Наверное, я никогда больше не увижу и Птицу тоже. Все меня покидают. Вечер опустился на море, но Ралус не захотел ночевать на Птичке, и мы плыли в темноте к Зеленой Земле, пустынным холмам.
Мы приплыли рано-рано утром. Ралус клевал носом у руля, но послушная лодка плыла по течению и скоро ткнулась в безмолвный берег. Ралус вздрогнул, проснулся. Мы одновременно с ним потянулись и, заметив это, тихонько улыбнулись. Потом он помог мне выйти из лодки и привязал ее к камню на берегу.
Я почувствовала их спиной. Серые тени в молочной предрассветной дымке. Они подходили к нам, становились все гуще, все плотнее, и не успела я предупредить Ралуса, как услышала:
– Ралус Вандербут! Именем императора приказываю вам следовать за нами!
Ралус сжал мое плечо и прошептал:
– Беги, Уна, прямо сию секунду беги и не оглядывайся. Ищи Хранителя, расскажи ему все.
Он подтолкнул меня, и я побежала изо всех сил. Стражники вроде бы зашумели и даже бросились за мной, а командир скомандовал:
– Отставить!
Я хотела оглянуться, но будто услышала в голове голос Ралуса: «Беги!» Тяжелый мешок с сыром, книгой и веретеном бил меня по спине, и я упала в зарослях полыни. У меня кончилось дыхание, а голос мой снова пропал. Мы в холмах, в холмах, язык которых – тишина, и я не смогу рассказать Хранителю ничего! Я приподняла голову и увидела, как Ралус сам садится на коня, которого ему подвели, кивает стражникам и они трогаются в путь. Медленно и чинно. Пленники так не ездят.
Я встала и побрела следом, прячась в зарослях полыни.
Что они с ним сделают? Ралус помогал островам. Да, его там не любили, он вандербут, но его там знали как человека, который сможет достать нужное лекарство, или привезти мешок угля замерзающей семье, или даже семена, которые точно взойдут. И ничего не попросит взамен, искупая вину своего отца, своего деда, всего своего рода. Да, он был сыном императора, но он помогал островам, как мог. Неужели его казнят, как казнили отца Эльмара? Неужели не пожалеют?
Я шла целый день, уходя все дальше от островов, от больных, которым нужна помощь. По краю холмов, вдоль моря, потом мимо каменной стены. Я быстро отстала, но шла по следам, оставленным лошадьми в серой пыли бездорожья. Я шла без отдыха весь день и всю ночь и на рассвете набрела на их лагерь. Все было тихо, но у
