сообщил, что его, к сожалению, в день совещания не будет в городе. Адмирал Редер сокрушался, что не имеет возможности присутствовать лично, но обещал прислать представителя. Короче говоря, дебют оказался «пшиком». Для усиления внимания к урановому проекту он не дал ничего.
Война для Германии оказалась не такой уж победоносной, как надеялись нацисты. Поэтому в июне 1942 года Государственный совет по исследованиям из ведения Министерства просвещения был передан в непосредственное подчинение Герингу. Через полгода группа Управления вооружений вместе с ее главным экспериментатором Дибнером, всем оборудованием и материалами была также передана геринговской организации.
В целом эти перемены оказали благоприятное воздействие на развитие немецкого уранового проекта, так как означали какую-то унификацию, а соперничавшие до сих группы должны были теперь работать совместно. Кроме того, во главе всех этих исследований, пусть номинально, был Геринг, а это уже большая поддержка для ученых. Блестящие успехи военно-воздушных сил в области исследовательской работы, опекавшейся Герингом, рассматривались как доброе предзнаменование. Но Ментцель все еше оставался на посту административного руководителя Государственного совета по исследованиям, а Эзау продолжал командовать физикой, в том числе и ядерной. И оба они отнюдь не стали более компетентными в этих делах от того, что перешли в ведение Геринга. Эзау же питал прямо-таки неприязнь к физикам-ядерщикам.
Исследования в области урановых котлов проводились в нескольких местах. Основная работа велась в великолепно оборудованной и надежно защищенной от бомбардировок подземной лаборатории в Физическом институте кайзера Вильгельма в Берлине. Эксперименты проводились также в Лейпцигском университете и под руководством Дибнера – на армейском испытательном полигоне возле Берлина. Значительная доля работы была выполнена и в Гейдельбергском институте кайзера Вильгельма.
Но пришло время, когда продолжать работу в городах стало невозможно из-за частых бомбежек. Физико-химический институт Гана в Берлине уже подвергся нападению с воздуха. Физический же институт остался невредимым, но руководство решило эвакуировать основные лаборатории куда-нибудь в глубь страны, где вероятность бомбардировки была не столь велика. Дибнер перебрался в школьное здание в маленьком городке в Тюрингии, Гейзенберг со своей группой – в деревушку Эхинген возле замка Гогенцоллернов, где они разместились в пристройке текстильной фабрики, а «котельную» лабораторию расположили в пещере по соседству с городком Хайгерлох. И вообще в эту южную область Германии переехало много лабораторий из разных городов. Институт Гана находился возле городка Тайльфинген.
Демонтаж «уранового котла» в Хайгерлохе участниками миссии Алсос. Апрель 1945 г.
Примитивность установок и оборудования, конечно, затрудняла работу. Тем не менее ученые продолжали исследования, возлагая на них большие надежды.
В Гамбурге Гартек ведал в основном всеми работами по получению тяжелой воды и отделению изотопа уран–235. Предполагалось осуществить разделение изотопов с помощью небольшой центрифуги. Все это оборудование также пришлось перебазировать, и к концу войны оно оказалось в маленьком городишке Целле возле Ганновера.
Лишь к началу 1944 года при тайной поддержке министра вооружения и боеприпасов Шпеера ученым удалось избавиться от Эзау, которого назначили руководить исследованиями в области радиосвязи и радаров. Министерство Шпеера также проявило интерес к урановой проблеме. Ему принадлежало последнее слово в отношении всяких привилегий, без него невозможно было получить нужные материалы. Поддержка Шпеера была существенной для проекта; он придал некоторым его направлениям, в частности производству металлического урана концерном «Ауэр», значение первоочередной важности.
На смену Эзау пришел настоящий первоклассный физик Вальтер Герлах из Мюнхенского университета. Способный экспериментатор, Герлах обладал также достаточным опытом ведения дел с правительством, военными, а также со всякими «примадоннами» научного мира. Он был приемлем для всех; даже составители гестаповских докладов были к нему благосклонны, несмотря на прежние столкновения. Он много делал для того, чтобы внести дух единства в работу различных групп, сотрудники которых так сильно конкурировали друг с другом.
Герлах с неохотой, но взялся за эту работу и лишь потому, что считал это своим патриотическим долгом. Одному из своих друзей, который сказал ему, что война уже проиграна Германией, он ответил: «Мы обязаны сохранить то, что имеем, и дать нашим физикам возможность продолжать работу в лабораториях и университетах. Мы должны дать им наилучшее оборудование и инструментарий и, кроме того, сохранить как можно больше людей и материалов на то время, которое наступит после поражения. Именно это я считаю своей задачей, своим долгом».
Он спасал физиков от военной службы и даже от призыва в ополчение («Фольксштурм»), кото рое, как предполагалось, должно было стоять насмерть.
Несмотря на административные перестройки и возросшее внимание к урановому проекту, он все-таки оставался сравнительно небольшим по масштабам. Общее количество ученых, занятых в проекте и в разработке тесно примыкавших к нему проблем, не достигало даже сотни. В лабораториях недоставало оборудования, необходимого для проведения важнейших предварительных и основных измерений. Ученые, например, в своих докладах жаловались, что в Германии не было циклотрона, в то время как в Соединенных Штатах Америки их было уже много. Свои опыты они вынуждены были проводить в Париже на циклотроне Жолио. Правда, в Германии в стадии проектирования или строительства находилось шесть ускорителей, но к концу войны удалось ввести в эксплуатацию только один – в Гейдельберге, в физической секции Медицинского исследовательского института кайзера Вильгельма.
Такова была база исследовательских работ по ядерной физике в Германии. Как далеко могли при таких условиях продвинуться немецкие ученые в решении урановой проблемы?
Они, несомненно, знали, что в принципе можно создать бомбу с применением урана–235, но считали практически невозможным получение этого изотопа в чистом виде. Вряд ли можно порицать их за это. Вероятно, только в Америке можно было не только мысленно представить, но и реализовать это в Окридже, где производился чистый уран–235 ценой буквально гигантских объединенных усилий ученых, инженеров, промышленности и армии. Ни такого предвидения среди немецких ученых, ни такого исполинского объединения всех сил, работающих на полную мощность, в Германии не было. Более того, немцы никогда и не предполагали о возможности использования для бомбы такого элемента, как плутоний, который чрезвычайно упрощал эту проблему. В немецкой довоенной научной литературе упоминалось о плутонии (тогда еще не имевшем наименования) и о его возможных свойствах. Упоминалось о нем также и в нескольких секретных докладах, но они полностью проглядели практическую возможность его использования.
Немецкое представление о бомбе очень сильно отличалось от нашего и было гораздо примитивнее. Немцы считали, что в конечном счете будет сконструирован такой котел, цепная реакция в котором будет протекать достаточно быстро, чтобы привести к взрыву, т. е. в их представлении атомная бомба была попросту взрывающимся котлом.
Именно эта ложная концепция заставила немцев уверовать в то, что котел для производства энергии был первоочередной задачей, требовавшей решения.
У нас все шло другим путем, так
