которому ошарашенная каланча бессознательно поддалась — пользуясь своим ростом, я легонько подбил её под колени, обнимая спину правой рукой. Раз — и Аврора Аддамс оказывается у меня на руках, а я счастливо лыблюсь ей в лицо всеми тридцатью двумя зубами.
— Не может быть… Уорре… АААА!!!
Договорить Суматоха не успевает, будучи выкинута ровно туда же, куда и Арктурчик, то есть за корму судна. Я бы даже сказал — в набежавшую волну. По моему зрению проходит странная рябь, изображение поддергивается, видны какие-то странные полупрозрачные символы. Недолго. Внимания на эту ерунду именно сейчас я не обращаю.
Душа поёт, красиво заведя руки за запрокинутую голову и вращаясь по часовой стрелке на носочках.
— Всю жизнь мечтал так сделать!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Глава 11
На каждого мудреца…
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Наверное, многие из подростков в свое время воображали себе морские приключения. Ветер в лицо, стремительный бег волн, скрип корабля и крики матросов. Ты преследователь или беглец — не важно, главное, чтобы кипела кровь, чтобы взгляд был устремлен вперед, чтобы сердце билось в сумасшедшем темпе, а душа чувствовала всю полноту бурлящей вокруг тебя жизни.
Что же, можно сказать, что я уделал их мечты по всем пунктам. Ветер был в лицо, волны на месте, разогнанный магией до небывалых скоростей «Молниеносный» пёр вперед, ритмично покачиваясь, матросы кричали, а нас преследовали. С бешеным темпом сердца и чувствами души у меня все было в полном порядке. Но, как сказал один мудрый еврейский раввин — «Всегда есть нюансы».
Мой заключался в том, что приходилось балансировать, стоя босыми ступнями на элементе конструкции корабля, который назывался реей. К ее одноименной товарке, находящейся на пару-тройку метров выше, был привязан конец пенькового каната. К другому концу это замечательной веревки была привязана моя шея. Проще говоря, меня вешали.
Хотя, если быть предельно точным, что в моей непростой ситуации имеет более чем жизненное значение, меня уже повесили, а то, что я до сих пор не дергаюсь, хрипя и выкатывая глаза — лишь часть этой изощренной казни, оставляющей у жертвы иллюзию надежды. Возможность какое-то время балансировать со связанными за спиной руками на полированной деревяшке в ожидании неминуемого конца.
— Сволочи… — прошептал я немеющими губами, изо всех сил продолжая цепляться ступнями за рею. Пока это удавалось, хотя я от себя подобных подвигов не ожидал никоим образом. Мне, бывшему бухгалтеру, ни разу не садившемуся даже на велосипед, балансировать на жердочке плывущего под всеми парусами фрегата? Но там, где разум, чувства и логика сказали категорическое «нет», моё отчаянно желающее жить тело по-прежнему утверждало «ДА!».
— Давай, кид! — подбадривающе орали снизу, — У нас уже шеи устали на тебя смотреть! Падай!
— Сдохни!
— Падай уже, уродец!
— Ненавижу… — сдавленно сипел я, не забывая каждые несколько секунд чуть приседать с слегка разведенными ногами, чтобы компенсировать очередное движение корабля. Ноги, пальцы на ногах, кулаки, скулы… все, что можно и нельзя было уже сведено и напряжено, преследуя лишь одну цель — удержаться против ветра и качки.
Я просто хотел жить.
Как оказалось, выкидывать живых разумных за борт — не по понятиям вообще. Застрелил и выкинул? Молодец. Можно ещё пырнуть ножом, ударить дубинкой, скинуть, выдав при этом какой-нибудь ящик или бочку, даже спустить на ялике с фляжкой воды — всё можно, всё дозволяется. Но только не так, как сделал я. Нет, никак нельзя. Садизм и жестокость, превосходящие даже те, что «царят на корабле Смешливой Пикси». Что делать с теми, кто кидает за борт живых разумных в сознании, ворует у собрата-матроса, пьет на посту или сотворил ещё какое непростительное деяние? Правильно — повесить.
Захар Лоон Диртхавен, дирижирующий зеваками на палубе, был если не счастлив, то полон оптимизма и энтузиазма. С его точки зрения, как я её теперь понимал, всё было просто замечательно и великолепно. Преследователи удовлетворятся Суматохой, а если и нет, то на борту её не найдут, хулиганы, устроившие на «Молниеносном» кавардак, гарантированно наказаны, есть все шансы выйти сухими из воды, более того — даже вернуться на курс, когда преследователь отстанет. Эльф звучал весело и задорно, вовсю уговаривая подчиненных наслаждаться зрелищем вешаемого кида. Мол, Должники у нас в море зверь редкий, когда ещё такое увидите.
— Я же хотел тебе помочь, ублюдок! — заорал я, в очередной раз удачно амортизируя просадку корабля на встречной волне, а затем обращаясь и к остальным: — Неблагодарные сволочи!
— Ты выкинул за борт живых людей, злобная скотина! — проорал мне какой-то юношеский голос. Я был слишком занят и напряжен, чтобы попытаться увидеть, кто это.
— Кид, просто сдохни как человек! — Захар сделал вальяжный отгоняющий жест рукой, — Морской закон есть закон! Прими свою судьбу с достоинством, мерзкий карлик!
— Хрен вам!
— Мы подождем! Это весело, кид!
— Не дождетесь! — проорал я, изнывая от отчаяния. Ноги дрожали, я их уже не чувствовал, просто угадывая каким-то десятым чувством, когда нужно в очередной раз сделать «ку». Было пронзительно ясно, что повезет ещё раза два или три, а потом я повисну, начав медленно отдавать богу уже не нужную ему душу. Шансы сломать себе шею были предельно низки — меня ждало удушение.
Хотя… запас веревки, болтающейся за моей спиной, чересчур велик. Возможно…
Успел я в самый последний момент, когда одна нога, выдав крупную дрожь, предательски скользнула вперед, почти отправив меня в полет. Под восторженный вой команды «Молниеносного», я напряг все оставшиеся мышцы в теле, изворачиваясь как угорь… и почти налету вцепляясь зубами в висевший за спиной «запас» каната. Сжав челюсти изо всех сил, я едва сдержал стон наслаждения, вызванный ощущениями в освободившихся ногах. Получилось, какое-то время выиграл, я легкий, смогу так повисеть. Хоть это и припарка мертвому, но…
Я хочу жить!
Вопли разочарования, раздавшиеся снизу, послужили мне лучшими овациями в жизни. Даже сам капитан не выдержал, изрыгнув нечто многоэтажное в сторону «пронырливой и живучей гадости».
— Я СМОТРЮ, ТУТ У ВАС ВЕСЕЛО.
Безжизненный металлический голос, продребезжавший эти слова, исходил от большой белой птицы, севшей на освобожденную мной рею. Покачиваясь на веревке, я скосил глаза на чудо-юдо — оно напоминало игрушечного пеликана, частично закрытого кусками кожи, на которую нашили белые перья. В прорехах между лоскутами небрежно накинутой шкуры виднелись внутренности в виде металла движущихся и неподвижных частей механизмов. Глаза птицы представляли из себя две миниатюрные телескопические трубки, сейчас вытянутые вниз по направлению к замолчавшей команде судна.
— КАПИТАН
