нарезать салат, а я закончу с соусом.
— Травы очень ароматно пахнут, — она втягивает носом запах зелени, которую я нарезаю. — Знаете, а я ваш фанат.
Поднимаю голову и вопросительно смотрю на девочку.
— Фанат? Типа как фанаты рок-звезды? — смеюсь. — И обращайся ко мне на “ты”.
— Ой, это еще привыкнуть надо, — смеется она со мной в унисон.
— Так что там с фанатом?
— Я… В общем, я мечтаю работать в уголовке. Правда, Макар Ильич почему-то злится по этому поводу.
— Ильич? — приподнимаю вопросительно бровь.
Соня фыркает и заливается румянцем.
— В смысле Макар. Я пока еще не привыкла. Он мой бывший преподаватель и начальник. Поэтому я… О, господи, — выдыхает София, краснея еще сильнее. — Это, наверное, так… безответственно и неправильно, что я со своим преподавателем вступила в отношения. Сейчас только понимаю, как это выглядит со стороны.
— Все нормально, Софья, не переживай по этому поводу. Главное, что вам комфортно в этих отношениях.
Она кивает, всосав нижнюю губу, и опускает взгляд на доску, на которой режет помидоры. София выглядит такой чистой девочкой, открытой, уязвимой. Я знаю, почему Макар злится, наверняка не желает пускать Софию в уголовный процесс. Она слишком нежная для этой сферы. А я? Разве я не была нежной в свои семнадцать, когда, едва окончив школу, пришла к отцу работать? Да, я не работала с уголовниками и не касалась дел, которые вели прокуроры и их помощники, но, тем не менее. Разговоров в коллективе не избежать, а там любят смаковать детали самых резонансных дел. И это отнюдь не экономические преступления. К своим восемнадцати я уже в подробностях знала многое о сексуальных преступлениях, об убийствах с особой жесткостью и парочке маньяков. Надо сказать, это сильно меняет представление юной девушки о несовершенстве этого мира, вскрывая перед ее пытливыми очами всю грязь и подноготную человеческого существа. Жаль, что такие чистые создания, как София, хотят коснуться этой грязи.
— Так что там с фанатом? — улыбаясь, спрашиваю я. — Не могу понять, чем заслужила такую честь.
— Дело Наумова, — произносит она два слова, от которых меня до сих пор бросает в легкую дрожь.
Резонансное, громкое дело. Все начиналось как раскрытие экономического преступления, а в результате расследования был выявлен целый преступный синдикат, который несколько лет торговал людьми. Причем продавали их в сексуальное рабство на территории нашей страны. В деле были такие детали, от которых даже у бывалых сотрудников прокуратуры волосы на голове шевелились.
— Вы так мастерски раскрыли это дело, — снова с восхищением произносит Соня, а я задумчиво киваю.
— Это ведь была не только я. Работала целая команда. И это я произношу не для красного словца. Если бы там была только я, то меня уже не было бы в живых.
— Скажите… м-м-м… скажи, а при ведении таких дел тебе обеспечивают какую-то защиту?
— Мой муж мне ее обеспечил, — по телу разливается тепло. При всех своих недостатках Витя очень заботливый муж.
Надо сказать, когда Наумовская банда всплыла на поверхность, Витя испугался не меньше моего. Как и папа. Когда он узнал, хотел насильно отстранить меня от дела, и мы тогда даже поругались. Но я хотела довести до конца то, что начала. Какой смысл занимать свое место, если я даже не могу до конца раскрыть преступление и упечь виновных за решетку? Тогда проще было бы вернуться на должность делопроизводителя и сидеть в архиве перекладывать папки. Отец обеспечивал мне защиту легальными путями, а Витя тогда сказал, что все это херня и подключил свои связи из сомнительных кругов. Я не спрашивала, кто все эти люди, которые тенями следовали за мной повсюду. Не задавала вопросы и о том, почему и как они проникали на закрытые судебные заседания, ставая по периметру как восковые статуи. Выглядели эти мужчины устрашающе, и я подозревала, что они были чуть ли не единственными, кого пропускали в здание суда с оружием. Я предпочитала не знать всего этого, пока обеспечением моей безопасности руководил мой муж.
Вкратце рассказываю Соне эту историю, стараясь опустить страшные детали. Например, как меня чуть не похитили. Или как убили одного из охранников, которых приставил Витя, прямо на моих глазах. Или как пытались поджечь наш дом. Много разного было, но, к счастью, мы выжили.
Пока наш разговор плавно перетекает от одной рабочей темы к другой, мы успеваем закончить с соусом и салатом, а Витя тем временем забирает остальные закуски и уносит их на стол на террасе.
— А что самое страшное в работе в прокуратуре? — интересуется Софья, когда мы идем на задний двор. — То есть, мне пока все страшно, — хихикает она, — но в то же время невероятно привлекательно.
— Собственно, самое страшное в нашей работе — это остаться без защиты. Мне повезло, что у меня такой муж, иначе я не знаю, чем бы закончилось для меня дело Наумова, — говорю, выходя на улицу, и ставлю на стол соусницу и пиалы.
— Говорят, он умер в тюрьме, — понижая голос, говорит София.
Я пожимаю плечами, бросив взгляд на Макара. Насупился, сведя свои густые брови к переносице. Интересно, девочка его не боится? Он своим суровым видом способен напугать такую крошку.
— Умер сам или помогли, непонятно. Да и не мой это вопрос больше, пусть в тюрьме разбираются, — отвечаю я.
— Ох, у меня бы, наверное, сердце от страха остановилось, будь я на вашем месте, — с придыханием произносит София.
— На твоем, — напоминаю ей, присаживаясь за стол и накалывая на вилку оливку. — На твоем месте.
— На моем? — удивляется она, а потом в ее глазах вспыхивает понимание, и она улыбается. — Я опять перешла на “вы”, — смеется облегченно.
— Макар, да расслабься, — смеюсь я, снова глядя на напряженного друга. – Соне бояться нечего, у нее же есть ты. Хотя если так посудить… — я легонько стучу зубцами вилки по губе, изображаю интенсивную мыслительную деятельность, — … то если Соня пойдет в прокуратуру, вы окажетесь по разные стороны баррикад. Но и это решаемо самоотводом Сони или твоим. В общем, подружитесь, раз дошли до этапа совместного проживания.
Я прямо вижу, как внутри него бурлит кипяток, и меня
