ничего не говорила, потому что не хотела зря обнадеживать его. Ведь в феврале они пережили настоящий ужас, когда она потеряла ребенка, зачатого на Рождество. Какое-то время после этого она боялась пробовать еще раз, но потом наступила весна, в парках зацвели нарциссы, и они с Теодором влюбились друг в друга еще сильнее.
Нажав на педаль, она притормозила рядом с их пятиэтажным кирпичным домом, спешилась и достала из плетеной корзины у руля букет свежих цветов. Она вошла в парадную дверь и сразу же окликнула экономку:
– Здравствуйте, миссис Хансен! Я дома!
Вивиан заглянула в гостиную. Она уже собиралась подняться наверх, чтобы переодеться и встретить Теодора с работы в чем-нибудь более подходящем, но миссис Хансен вприпрыжку взбежала по лестнице из полуподвала, в котором располагалась кухня. Она слегка запыхалась:
– Миссис Гиббонс? Кстати вы вернулись. Я не знаю, что делать.
– О чем вы? Что-то произошло?
Женщина была белой как полотно – при виде ее у Вивиан по спине прокатилась волна холодящего страха. Вдруг что-то случилось с Теодором?
– Ничего страшного, – заверила ее миссис Хансен. – Напротив, все хорошо, но думаю, вы очень удивитесь.
На несколько мгновений мир погрузился в звенящую тишину. Каким-то образом, словно прочитав мысли экономки, Вивиан уже поняла, что ей сейчас сообщат.
– Эйприл приехала?
– Да. Она звонила из магазина вашего отца, пока вы были на приеме, и я дала ей ваш адрес. Надеюсь, вы не против.
– Конечно, не против! Она здесь?
– Да, приехала около двадцати минут назад. Я чуть не упала, когда открыла дверь, – у вас с ней просто одно лицо, миссис Гиббонс. Я вообще приняла ее за вас.
У Вивиан закружилась голова от облегчения, потому что уже несколько месяцев она не получала из Франции известий. Вивиан сделала все, что было в ее силах, чтобы связаться с сестрой, – так же, как и Теодор. Но Эйприл будто сквозь землю провалилась.
Теодор предполагал, что она могла погибнуть – или попасть в какую-нибудь немецкую тюрьму за свою национальность. Вивиан обдумывала эту версию, но в глубине души верила, что Эйприл жива.
Слезы счастья навернулись ей на глаза:
– Поверить не могу. Где она?
– Устала и захотела прилечь. Я отправила ее в зеленую гостевую спальню, – сказала миссис Хансен, принимая у Вивиан букет.
– Большое вам спасибо. – Взбежав на третий этаж, она постучала в дверь.
– Войдите!
Звук голоса сестры пронесся по всему ее существу подобно небесному благословению. Она повернула ручку и толкнула дверь. На кровати сидела ее сестра-близнец – вторая половина ее души, с которой она так глупо разругалась полтора года назад.
– Эйприл! Боже мой. – Ее голос задрожал. – Поверить не могу.
Отбросив одеяло в сторону, Эйприл вскочила с кровати и бросилась к Вивиан. Крепко обнявшись, они плакали, смеялись и поцелуями утирали друг другу слезы.
– Я так рада тебя видеть, – всхлипнула Эйприл.
– А я – тебя. Пожалуйста, никогда больше не бросай меня. Это было невыносимо. Я так счастлива, что ты вернулась. Но где ты пропадала? Прошлой осенью я дозвонилась до Анжелики – в Бордо. Она сказала, что ты уехала жить в Германию.
Наконец отыскав в себе силы немного успокоиться, они вытерли слезы и оторвались друг от друга.
– Так и было, – ответила Эйприл, – но разве ты не получала мои письма? Я отправила тебе весточку, как только приехала. Отправляла письма на адрес магазина.
– Нет, – покачала головой Вивиан. – Ничего не получала – и папа тоже. Я неоднократно звонила и спрашивала его, а как-то раз даже сама поехала домой, потому что была в отчаянии и не верила ему. Я обыскала квартиру, пока он был в пабе, но ничего не нашла. В любом случае сейчас это не имеет никакого значения. Ты здесь, и я так счастлива! Я боялась, что ты погибла.
– Боже правый, нет. – Эйприл присела на край кровати. – Жива. Хотя я сама в этом не уверена. Никогда еще не чувствовала себя такой несчастной. Мне кажется, будто моя жизнь закончена.
– Ты о чем? – озадаченно нахмурилась Вивиан. – Разве ты не рада вернуться домой?
– Конечно, рада, – несколько удрученно ответила Эйприл и потупилась.
Вивиан заметила, что под глазами ее пролегли темные круги, а губы выглядели неестественно бледными. Она подошла ближе.
– Я представить себе не могу, каково это было для тебя – путешествовать по вражеской территории. Ты возвращалась через Париж? Там тоже повсюду свастики?
– Да, через Париж. И да, там свастики и танки, а улицы патрулируют немецкие солдаты. Сейчас город совершенно не похож на тот, что нам показывала мама. Тогда на улицах играла музыка, а в парках распускались цветы. А теперь там мрачно, и от некоторых вещей, которые я там видела, меня до сих пор выворачивает. Это было ужасно, Вивиан. Но я не хочу об этом говорить. Хотя бы не сегодня. Пожалуйста, не расспрашивай меня.
С замиранием сердца Вивиан опустилась рядом с Эйприл:
– Тебе, наверное, было очень страшно.
– Да. Я переживала за парижан, но себя чувствовала в безопасности. Я была с Людвигом.
В душе Вивиан нарастало беспокойство:
– Людвиг… это тот мужчина, о котором говорила Анжелика? Тот немец, в которого ты влюбилась?
– Да, и представить боюсь, что ты напридумывала себе по этому поводу. Но пойми, мне было с ним очень хорошо – я не хотела его покидать. Я бы осталась в Париже – и плевать на немцев. Но он заставил меня уехать. Если бы не эта дурацкая война, мы были бы вместе.
Вивиан изо всех сил сдерживала раздражение.
– Это не дурацкая война, Эйприл. Мы не можем позволить Гитлеру делать все, что ему вздумается, и брать все, что он хочет. Потому что затем он придет за нами. Кто-то должен противостоять ему. И, будь добра, помни, что ты англичанка. Надеюсь, ты все еще предана нашей стране.
Эйприл накрыла лоб ладонью:
– О боже. Прости, пожалуйста. Я не это имела в виду. Ты же знаешь, как я люблю Англию. И я не хотела сказать, что эта война не важна. Я согласна с тобой. Гитлер – тиран, и мне невыносимо думать о жизнях, которые он заберет. Это я и имела в виду, когда назвала войну дурацкой.
Вивиан вздохнула с облегчением:
– Понимаю. Что ж, тогда да. Меня тоже возмущает то, что происходит. Как бы я хотела, чтобы всего этого не было.
Снова прикрывшись одеялом, Эйприл устроилась на подушке.
– Мне очень жаль, что все мои письма потерялись по дороге. Я не хотела, чтобы ты волновалась. Я думала, что ты все еще злишься
