парень и направился к выходу.
Как ни пыталась выспросить у него ещё что-то, но это было бесполезно. Он просто молча обулся и покинул квартиру.
Снова звонок в дверь, заставивший моё сердце учащённо биться. Теперь уже я не хочу смотреть на экран видеодомофона, не хочу увидеть там кого-то другого. Проворачиваю замок и испытываю ни с чем не сравнимое облегчение.
Кидаюсь ему на шею, обнимая и прижимаясь всем телом, чтобы почувствовать его, чтобы ощутить, что это действительно он, будто ждала с войны. И судя по его виду, оно так и было: кожа на скуле лопнула и окрасилась багрянцем.
Он сжал меня до хруста в рёбрах, а я, судорожно вдыхая родной запах, потёрлась носом о его шею, слыша, как от этого невинного жеста он тяжело втягивает воздух.
– Ну что ты, малышка, – смеётся, – всё хорошо, всё в порядке.
Отлепляюсь, внимательно вглядываюсь в его лицо. Улыбается криво, по-мальчишечьи. А мне не нравится, что он ко мне так обращается, чувствую ревность от мысли, что других девушек также обезличенно называл.
– Что случилось, тебе предъявят обвинение? – спрашиваю я встревоженно, продолжая висеть на нём. Он снимает кроссовки без помощи рук и, обнимая меня, несёт в спальню.
Ставит меня на ноги, медленно опуская руки с моей спины на ягодицы. Я дёрнулась, испугавшись пробежавшего по телу разряда, и отступила назад, наблюдая, как по его губам заскользила понимающая ухмылка.
– Может быть, ты будешь по мне скучать?
– Не шути так, пожалуйста.
– Кирилла должны арестовать скоро, – недобро улыбнулся он, не отвечая на мой вопрос, – насильников не любят на зоне. Я постараюсь, чтобы твоего присутствия требовалось как можно меньше, но показания всё же придётся дать.
Его голос был спокойный и отрешённый. Вспомнила тот холод в его глазах, когда он вышел из машины, будто действительно готов был убить, отчего я невольно поёжилась и сделала ещё шаг назад. Иногда Клим казался мне лучшим человеком на земле, а в такие минуты, как сейчас, вызывал страх, пробирающий до костей. И дело было не в том, что мне было жаль Кирилла, после того, что довелось испытать, я не была способна испытывать к нему что-то помимо ненависти, просто я не знала, на что способен Самгин.
Клим приблизился и положил руки на мои плечи, слегка сжимая:
– Не смотри так на меня, тебе я никогда не причиню вред. Но если кто-то тебя обидит, то не сомневайся, что я могу и убить.
На языке вертелось так много невысказанных слов, но вместо них я просто осторожно обхватываю ладонями его щёки, покрытые колючей щетиной, всматриваюсь в глаза и вижу, как в их тёмной радужке плещутся демоны, его личные, которых прячет от меня, скрывает под маской спокойствия и отрешённости, и чувствую, как они ползут по моим пальцам, вылезая наружу, а мне хочется их всех с собой забрать, вытащить из него, потому что я теперь знаю, что его постоянно что-то снедает.
На ум приходят слова Таисии Андреевны про любовь, которую с теплом вспоминаешь. А я не хочу никакого тепла, хочу кинуться в его огонь и сгореть вместе с ним дотла, и пусть останется только пепел, но в нём будем мы вдвоём.
Клим сжимает запястье, скользя моей же ладонью к своим губам, и целует.
– Спокойной ночи, Алёна.
Выходит из спальни, оставляя здесь меня, свой запах и своих демонов, сворачиваюсь на его кровати, закручивая себя в кокон его одеяла, и понимаю, что сегодня был один из худших дней в моей жизни, а я непостижимым образом умудряюсь сейчас чувствовать себя счастливой, потому что он рядом.
12. Клим
С ней у меня многое было в первый раз – первые сильные эмоции, первая ревность и первое желание убить за неё человека. Я и раньше участвовал в драках, но все они были скорее для потехи, от дозы алкоголя, что зашкаливала в крови. А тогда, в лесу, мои глаза застилала кровавая пелена, не чувствовал ударов, которые наносил, не понял, в какой момент кожа на костяшках полопалась, пока я полировал его череп.
Даже её голос, когда она попросила остановиться, раздался откуда-то издалека, возвращая меня обратно в эту реальность. Хотел убить, и плевать было на свидетелей, столпившихся вокруг, только его кровь успокоила мой гнев.
А потом, когда увидел её на дороге с разбитой губой, мне казалось, я сойду с ума. От мысли, что кто-то посмел её касаться и причинить боль, от страха, который я видел в её глазах и который причинял боль мне. В тот момент мне хотелось так сильно сжать её в своих объятиях, чтобы она срослась со мной, вошла в моё тело и стала частью меня, потому что за себя я никогда не испытывал страха. А за неё стал бояться до умопомрачения.
Фёдоров ещё в клинике сказал, что нужно срочно уладить вопрос с прилюдным избиением пока ещё не виновного Кирилла, объяснив на пальцах, чем мне будет грозить эта выходка. И всё сводилось к одному-единственному человеку, который мог решить возникшие проблемы парой звонков нужным людям, и тошно было от необходимости обращаться за помощью к отцу, который отнесёт эту просьбу к списку моих вечных долгов перед ним, а расплачиваться придётся, выполняя его приказы.
Не стал звонить ему тогда, знал, что заберут, только не рассчитал, что так быстро сработает доблестная милиция. Фёдорову особого труда не стоило вызволить меня, но его действия не отменяли следствия и предъявления обвинения в причинении вреда здоровью средней тяжести. Поступил бы я иначе, будь у меня возможность прокрутить день назад? Нет, потому что воспоминания о крови Кирилла на моих руках доставляли удовольствие.
Мы стояли с Максом у здания Изолятора временного содержания, скуривая сигарету за сигаретой в тишине. Мне нужно было побороть отвращение к себе, чтобы набрать номер отца, а Макс, похоже, думал о чём-то своём.
– Дай трубу.
Друг протягивает свой телефон, и я набираю номер отца, молясь, чтобы он не взял трубку, а я – получил отсрочку. Но высшие силы не вняли, и отец ответил.
– Похоже, сын, жизнь тебя ничему не учит, что в Англии, что в России совершаешь одни и те же ошибки, – наслаждался отец звуком собственного голоса, после того как переварил мой рассказ, – поэтому закрывай поручение и возвращайся в Оксфорд.
Я положил трубку, зная, что, в зависимости от настроения моего отца, Кирилла ждёт длительный срок, в лучшем случае, а в худшем – на его
