она тоже видна? Или они видят только землю всю целиком, может быть, различают зарева и взрывы снарядов.
Фигурка подошла к скамейке и вздрогнула, увидев меня. Я услышал голос Ольги.
— Кто это? — спросила она.
— Это я, Леша.
— Леша? — Она села рядом со мной. — Что ты тут делаешь? На звезды любуешься? Брр — холодно! — Она поежилась. — И спать хочется. Ты посидишь еще?
— Да, — сказал я.
Она кивнула головой.
— А я пойду, может, вздремну часок.
Она вошла в цех. Я огляделся… На черных стенах уже выступали окна, меркли звезды, и небо становилось серее. Я встал и, ежась от утреннего холода, пошел через ворота на площадь и дальше по Ремесленной улице мимо нашего дома, туда, куда ушел батальон.
Часть вторая
БИТВА В ГОРОДЕ СТАРОЗАВОДСКЕ
Я опять посещаю школу
Было уже совсем светло, когда я оказался в расположении батальона.
Солнце разогнало облака. Начинался ясный осенний денек. Я шел по шоссе. По одной его стороне стояли деревянные домики с палисадниками и огородами. Дальше шел спуск к реке. Несколько лет назад над рекой, вдоль шоссе, были выстроены три каменных двухъэтажных здания. В одном из них помещалась школа, в которой я учился, в другом — правление Орса, третий, жилой, назывался Домом инженеров. Я направился к школе, потому что там, мне сказали, помещается штаб батальона. Я не встретил ни одного человека. В деревянных домиках окна были заколочены. С этой улицы и с нескольких соседних ночью спешно выселили жителей. Я вошел в дверь школы. В вестибюле за барьерами стояли пустые вешалки, и мне показалось, что я пришел слишком рано, что еще нет никого из учеников и что старушка Елена Ивановна — наша гардеробщица — выйдет сейчас из своего угла, где она греет ноги у печки, и возьмет у меня пальто. Но в вестибюле было попрежнему тихо, и я, распахнув стеклянную дверь, прошел в пустынный коридор. Я прислушался. Ни звука. Мне стало неприятно. Несколько лет я ходил сюда каждый день, и всегда здесь было шумно, а сейчас тишина стояла мертвая. По широкой лестнице я поднялся во второй этаж. В большом зале стояли десятки парт, вынесенных из классов. На маленькой сцене, на которой мы устраивали самодеятельные концерты, торчало картонное дерево. И здесь тоже не было никаких признаков штаба. Я уже собрался итти назад, решив, что часовой напутал, но мне захотелось взглянуть на мой класс. Открыв дверь, я остановился. За партой сидел Дегтярь и закусывал.
— А, Леша, — сказал он, — заходи. Не хочешь ли есть? У меня крутые яйца и отличные помидоры.
Действительно, на парте лежали краюха хлеба, соль на бумажке и два больших помидора. Очищенное крутое яйцо Дегтярь держал в руке. Он отхлебнул из фляжки, откусил пол-яйца и закусил хлебом.
— Вы не знаете, где штаб? — спросил я.
— Штаб? Штаб в подвале, а здесь наблюдательный пункт. Вот, видишь, сижу, наблюдаю. Закушу, посмотрю в окно и еще закушу. Вот и вся работа.
В углу возле кафедры стоял полевой телефонный аппарат, и провод тянулся по полу в коридор. На большой черной доске, к которой выходил я, бывало, с немалым душевным трепетом, было написано крупными буквами: «Наконец-то каникулы!» Это написали еще до войны. Большую часть парт вынесли, и класс выглядел пустынно. На стене висела хорошо мне знакомая учебная таблица, с ярко раскрашенными головами папуасов, зулусов и готтентотов. А на парте, за которой сидел Дегтярь, было вырезано перочинным ножом: «Лешка — дурак». Это вырезал Моргачев во время урока физики, за что я его здорово потрепал на перемене.
— Вот, — говорил Дегтярь, — скоро немцы придут, станем мы с тобой, Леша, воевать, а пока врага нет, опытный солдат всегда заправится хорошенько, чтобы плотность в теле была.
Я подошел к окну. Внизу лежал школьный сад, спорт-площадка с шведской стенкой, турником и «гигантскими шагами», река, неширокая и спокойная, маленькая деревянная пристань, которую мы, школьники, построили для лодок. Железная дорога вдалеке, за нею кирпичные здания станции, дальше небольшой поселок, сад, шоссейная дорога, приземистые круглые башни нефтехранилища, правее большая деревня с несколькими каменными зданиями в центре, силосные башни, склады — все это было мне знакомо до мелочей. Сколько раз во время урока, зазевавшись на проходящий поезд или на машины, катящиеся по шоссе, я слышал резкий голос преподавателя математики: «Что, Федичев, за окном что-нибудь интересное? Может быть, ты пойдешь туда, посмотришь? Чего ж тебе сидеть в классе?»
Сейчас над избами не поднимался дым, по шоссе не катились машины и поезд не полз по рельсам. Только над круглыми приземистыми башнями нефтехранилища поднимался огромный столб дыма. Было безветрено, и дым уходил высоко в небо и казался почти неподвижным.
— Между прочим, — продолжал Дегтярь, — школьникам очень полезно наблюдать такие события.
Я вышел из класса, спустился по лестнице и нашел маленькую дверь в подвал. У двери сидел часовой. Я узнал Малышева. Он, видимо, не привык еще к новым своим обязанностям и находился в философском настроении ума.
— Ты, Леша? — спросил он, не удивившись. И добавил рассеянно: — Вот и до нас дошли. Приходится воевать, понимаешь.
Я прошел мимо него, и ему даже не пришло в голову, что меня следует задержать. В подвале горела электрическая лампа, стояли письменный стол и несколько кроватей. На двух кроватях спали какие-то люди, я не успел рассмотреть, кто они. На столе была разложена карта, над ней склонился Богачев и маленький, по плечо Богачеву, человек в генеральском мундире. Сухой рукой он водил по карте.
— Вот здесь, — говорил он, — расположился майор Тутуров. У вас уже телефонная связь о ним есть?
— Есть, — сказал Богачев, — я сейчас говорил с майором. Вы не введете меня в обстановку?
Генерал чуть заметно пожал плечами.
— Какая обстановка! Бои! Вдоль всей этой линии. Мы всюду отходим, но покуда прорывов нет.
— Еще нигде не задержан противник? — спросил Богачев.
— У железнодорожного моста как будто удалось приостановить продвижение противника. Сейчас там вступает в бой свежая часть.
— А на левом фланге? — спросил Богачев.
— Мы отдали десятый разъезд. Я приказал удерживать товарную. Там хорошо воюет четыреста пятьдесят пятый. Через час его придется сменить. Вернее, заменить. Через час там останется мало народу. Отсюда к Старозаводску отходит майор Ермошин. Вы видите эту линию? Это последний рубеж. Если сегодня мы на нем не задержимся…
— Понятно, — сказал Богачев.
— Теперь взгляните сюда, — продолжал генерал, — вероятно, немцы попытаются форсировать реку. Место предугадать трудно. Может быть,
