к себе внимание. Она увидела меня и, убедившись, что я её узнала, просто исчезла. Я никогда не рассказывала об этом Абалин.
В письме, которое Филипп Джордж Салтоншталль написал Мэри Фарнум в декабре 1896 года, он упоминает об одном «очень любопытном и абсурдном сне». Он пишет, что однажды проснулся посреди ночи – или ему так показалось. В конце концов он решил, что всего лишь перешёл от одного кошмара к другому, то есть иллюзия пробуждения сработала как своего рода «переход во сне». Он пересёк свою спальню и остановился у окна, глядя на Принс-стрит. Дело было в Бостоне, конечно, поскольку именно там он и проживал. Выглянув в окно, он увидел, что снаружи идёт сильный снегопад, а «на улице внизу стоит высокая женщина в красном пальто и такого же цвета чепце. Она была босая. Я подумал, что ей, должно быть, очень холодно, и удивился, почему она неподвижно застыла под моим подоконником в такую суровую бурю. Но затем она подняла на меня взгляд, и я увидел её глаза. Даже теперь, дорогая Мэри, когда я пишу тебе при свете яркого зимнего солнца, меня пробирает холод при воспоминаниях о её лице. Я никак не могу понять, как оно могло казаться таким демоническим, потому что это было прекрасное лицо. Да, это было прекрасное лицо, но его вид наполнил меня иррациональным страхом. На снежно-белом лице женщины появилась улыбка, а затем она повернулась и медленно пошла прочь. Уходя, она не оставляла следов, и я подумал, что это, скорее всего, призрак».
Тут мои сказочные истории начинают переплетаться. Я это осознаю, да. Красное платье Евы, босоногая женщина в красном пальто и чепце, «Le Petit Chaperon Rouge». Но я никогда не утверждала, что совпадений не бывает, даже если забыла отметить, что они случались. Случались. Так и есть. Возможно, это одно из тех мест, где мне следует провести чёткую границу между правдой, которая содержится в моей истории, и фактами, на которых она зиждется. Честно говоря, я не знаю. Ева-русалка и Ева-волчица сливаются в моих воспоминаниях воедино, хотя мне бы хотелось, чтобы всё обрело более чёткие очертания.
Не думаю, что призраков заботит моя врождённая потребность содержать всё в чистоте и порядке. Мне кажется, что они пренебрегают обувными коробками.
В интервью, которое я храню в своей манильской папке[49] об Альбере Перро, он рассказывает о сне, который приснился ему незадолго до того, как он приступил к работе над «Fecunda ratis», этой отвратительной картиной с девочкой в окружении волков и вздымающимися на заднем фоне древними стоячими камнями. Я выделила одну из его фраз жёлтым маркером. «О нет, нет. Не стоит и думать о том, что может существовать лишь один источник вдохновения. С таким же успехом я мог бы заявить, что у меня была мать, но не было отца, или что у меня был отец, а матери никогда не было. Это правда, что изначально я задумал картину после посещения каменного круга Каслриг[50] недалеко от Кесвика. Но немалую роль здесь также сыграл один сон. Я остановился у друга в Ирландии, в Шенноне, и однажды ночью мне приснилось, что я снова оказался в Калифорнии. Передо мной, куда ни кинь взгляд с пирса, расстилался пляж Санта-Моники, и на песке стояла девушка в малиновом плаще с капюшоном. Вокруг неё одна за другой расхаживали чёрные собаки. Я говорю «собаки», но, возможно, правильнее было бы сказать «звери». Но тогда они показались мне собаками. Женщина смотрела в морскую даль и как будто не замечала этих зверей, собак. Не знаю, увидела ли она что-то в воде или только пыталась разглядеть.
Конечно, конечно. Вы можете сделать вывод, что одержимость картиной, ещё не начатой, но уже застывшей в моём воображении, спровоцировала этот сон. Вы вправе подумать, что именно в такой последовательности всё и произошло. Но сам я так не считаю».
Волки или какие-то звери ходят друг за другом по кругу. Но снег – это ведь кристаллизованная вода, верно? И женщина в плаще рассматривала океанскую гладь.
Вот, опять всё перемешивается. Превращается в какую-то путаницу.
Я пытаюсь сопротивляться, и тем не менее получается невообразимая мешанина. Уверена, историям всё равно, чего я хочу от них добиться.
Истории мне не повинуются. Даже если это мои собственные истории.
Если бы у меня был ноутбук… точнее, если бы я могла позволить себе его купить, то сделала бы это. Затем я сидела бы в кофейнях или библиотеке и писала свою историю с призраками, чувствуя себя в безопасности, окружённая другими людьми. А здесь слишком легко проникнуться страхом, в этой комнате с её сине-белыми стенами. Особенно когда пишешь после наступления темноты, как сейчас, например. Если бы я могла позвонить Абалин и одолжить один из её ноутбуков, то непременно бы это сделала. Не думаю, что истории о привидениях следует писать в одиночестве.
Сегодня в доме так тихо.
Мне никогда не нравились тихие дома. Они как будто всё время чего-то ожидают.
Лес превратился в сирену. Мацумото написал свою книгу, и стоило ему это сделать, как Аокигахара на берегу озера Сай превратился в Лес Самоубийц. Мацумото пропел первую ноту в песне, которая звучит до сих пор, призывая сломленных, страдающих людей покончить с собой в этом Море Деревьев. И весь мир кишит такими сиренами. Без устали поёт сирена, зовущая тебя на скалы. Некоторые из нас могут быть более восприимчивы, чем другие, но сирена никогда не прекращает тянуть свою песню. Она может преследовать нас всю жизнь, а может пройти много лет или даже десятилетий, прежде чем мы на неё наткнёмся – или она сама нас разыщет. Если ей удастся нас отыскать, можно считать большим везением, если мы повторим историю Одиссея, которого привязали к корабельной мачте, где он слушал чарующие песнопения сирены, но смог избежать смерти благодаря тому, что остальные члены команды на галере залили себе уши пчелиным воском. Если же нам крупно не повезёт, то мы окажемся в роли моряка, который прыгает с палубы, чтобы встретить смерть в морских глубинах. Или повторим судьбу девушки, утонувшей в водах реки Блэкстоун.
Доктор Огилви и те таблетки, которые она прописывает, – вот мой пчелиный воск и верёвки, которые крепко привязывают меня к грот-мачте, в то время как моё безумие всегда выступало в роли этой самой сирены. Раньше она завлекала своими песнями Кэролайн и Розмари. Кэролайн послушалась её, решив в итоге разбиться о скалы.
