Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
Воинская колонна отправилась в путь: сорок армейских машин камуфляжных цветов, набитых растерянными солдатами, едва начинавшими что-то понимать. Во главе зловещего кортежа ехали Бокасса и Банза, торжественно восседавшие в белом «Пежо-404». В тот вечер кроваво-красную землю поливал дождь. Легкий зимний дождь, который называли «манговым дождем», потому что, по поверью, он помогал расти этим фруктам с сахарной мякотью. По дороге навстречу колонне ехал майор Сана, сторонник Дако; он провожал домой своих родителей. Сана окаменел и прошептал: «А вот это уже государственный переворот». Прибыв во дворец Возрождения, солдаты тщетно искали президента. Дако нигде не было. Бокасса забеспокоился. Раздраженный, он бегал, орал, приказывал проверить, нет ли во дворце подземелий или тайников. Затем колонна вновь тронулась в путь. На сей раз войска распределились по разным стратегическим пунктам: радиостанция Банги, тюрьма, резиденции министров…
В городе воцарился всеобщий хаос. Мужчины и женщины, веселые и пьяные, услышали первые выстрелы. И началась паника. Все разбежались, стараясь спрятаться. Главные улицы были уже перекрыты, появились первые убитые. Бокасса совершенно обезумел, он избивал пленных, осыпал бранью своих людей, наконец, в полном изнеможении убрался в лагерь Ру. Он умирал от страха. Все еще могло повернуться вспять. Он не арестовал ни Дако, ни самых опасных его советников.
Между тем сам президент ни о чем не подозревал. Когда он около часа ночи возвращался в Банги, на семнадцатом километре ему встретились первые группы обезумевших людей, сообщивших ему о перевороте и его собственной смерти. Полчаса спустя Дако арестовали. Когда его привезли, Бокасса кинулся его обнимать, говоря: «Я же тебя предупреждал, с этим следовало покончить».
Небольшая группа людей тут же выехала из ворот, держа путь к тюрьме Нгарагба. Бокасса разбудил ее начальника, тот встретил его, вооруженный гранатами, поскольку решил, что это нападение конголезцев. Бокасса приказал ему отпереть все двери и выпустить заключенных. Начальник отказался. Тогда Банза наставил на него пистолет, а начальник заметил Дако, сидящего в глубине машины под прицелом винтовки. «Произошел государственный переворот, — тихо сказал Бокасса начальнику тюрьмы. — Мне нужно освободить заключенных, чтобы завоевать популярность. Ты понял?» Тот подчинился. Воры, мошенники, убийцы хлынули на улицы города с криками: «Слава Бокассе!» Среди них было несколько особо опасных преступников. Это были люди из племени кара, которых через несколько дней собирались казнить. Убийцы жаждали крови. Они-то в два часа ночи и постучались в дверь нашего дома на авеню де Франс.
Наш управляющий, совершенно заспанный, пошел открывать, вооружившись винтовкой. Эти звери уже взломали дверь. Они скрутили Мохамеда и забрали его оружие. Дикари раздели его и бросили наземь. Ударами палки и прикладом винтовки они разбили ему нос, челюсти, ребра. Прибежала Азора, его жена, и все это увидела. За ней следом из дома выскочили дети. Она прогнала их. Когда Мохамед упал в лужу, убийцы стали над ним измываться. Наносили удары мотыгой и топором. Мохамед ни разу не вскрикнул. Ни разу не попросил пощады. Воспользовавшись тем, что убийцы совершенно обезумели, Азора попыталась скрыться вместе с малышами. Она спряталась в полузатопленной бетонной трубе. Один из дикарей, стороживший оружие, пошел за ними. Узкое пространство, затопленное водой, заглушило выстрелы. Когда этот садист вернулся, по его лицу стекали струйки дождя и крови. Несколько секунд спустя поток черной воды вынес наружу два маленьких тела и одежду Азоры, которая тогда ждала третьего ребенка.
Неизвестно, сколько времени мой отец наблюдал за происходящим. Он ринулся в дом и схватил свое ружье — крупнокалиберный «Маузер». Он устроился у окна и стал ждать, когда появятся убийцы. Моя мать проснулась и поднялась по лестнице к нашим спальням. В голове ее еще стоял туман от выпитого праздничного шампанского. А дом уже горел. Негодяи проникли в него через заднюю дверь и в исступлении громили комнаты, переворачивали мебель, сбивали лампы, от чего и начался пожар.
Нет точной версии того, как погибла моя семья. Предполагают, что мой отец был расстрелян в упор из собственного ружья. На мать, видимо, напали на верхней площадке лестницы. Скорее всего, ее зарубили топором в нескольких шагах от наших комнат. Ее обугленные останки нашли после пожара в разных местах. Что касается брата, который был старше меня на два года, то он погиб в огне, запутавшись в тлеющей москитной сетке. Большинство нападавших также сгорели, пав жертвами пожара, возникшего по их же вине. Не знаю, какое чудо спасло мне жизнь. У меня загорелись руки, крича и спотыкаясь, я бежал под дождем до тех пор, пока не упал без чувств у ворот французского посольства, где жили друзья моих родителей, супруги Нелли и Жорж Бреслер. Когда они нашли меня, когда сообразили, что вся моя семья перебита, и поняли, что власть захватил полковник Бокасса, они тут же помчались в маленький аэропорт Банги и улетели на французском армейском биплане. Мы поднялись в воздух в грозу, оставив Центральную Африку в руках безумца.
Впоследствии об этом «досадном происшествии» старались не говорить. Французское правительство попало в затруднительное положение. Захваченные врасплох французы в конце концов признали нового правителя. Были составлены списки жертв ночи святого Сильвестра. Маленькому Луи Антиошу выплатили крупную компенсацию. Со своей стороны, Бреслеры сделали все возможное, чтобы правосудие свершилось. Но о каком правосудии можно было говорить? Убийцы погибли, а главный виновник происшедшего тогда уже стал президентом Центрально-Африканской Республики.
Мои слова повисли в предрассветной тишине. Сара прошептала:
— Мне очень жаль.
— Не жалей меня, Сара. Мне же было всего шесть лет. Я ничего не помню. Это время — большое белое пятно в моей памяти. Впрочем, разве вообще кто-нибудь что-нибудь помнит о первых пяти годах своей жизни? Все, что я знаю, мне рассказали Бреслеры.
Наши тела снова сплелись. Розовые, красные, сиреневые краски рассвета немного смягчили наше неистовство и нашу ярость. Однако наслаждения мы так и не испытали. Мы не разговаривали. Слова ничем не могут помочь телу.
А потом Сара, совершенно нагая, села лицом ко мне и завладела моими руками. Она разглядывала самые отвратительные шрамы, гладила пальцем свежие, еще розовые рубцы от порезов стеклом на складе.
— Твои руки болят?
— Наоборот. Они совершенно ничего не чувствуют.
Она снова начала нежно водить по ним пальцем.
— Ты мой первый гой, Луи.
— Я могу обратиться в твою веру.
Сара пожала плечами. Она ощупывала мои ладони.
— Нет, не можешь.
— Надо только аккуратно отрезать…
— Ты не можешь стать гражданином Израиля.
— Почему?
Сара выпустила мои руки, словно потеряв к ним интерес, и отвернулась к окну:
— Ты никто, Луи. У тебя нет отпечатков пальцев.
19
На следующий день я проснулся поздно. Я с трудом заставил себя открыть глаза и рассмотреть комнату Сары, стены из белого камня в солнечных брызгах, маленький деревянный комод, приколотый кнопками портрет Эйнштейна, показывающего язык. Книжки карманного формата кучами валялись прямо на полу. Комната одинокой молодой женщины.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
