мире только как антиквариат, память о прошлом. Она очень любила всё, что связано с морем, но при этом, живя на берегу морского залива, едва умела плавать и почти ничего не знала о кораблях. Да и видела их по большей части на картинках. Такое невозможно в мире, где она теперь жила, но сплошь и рядом бывало там, где выросла.
Ингрид подняла голову. Её брат вел яхту к небольшому островку, покрытому густой зеленью. Сбоку проплывали выступы рифов, выглядывающие из воды, но он совсем не обращал на них внимания, словно их не было.
– Канут! – окликнула она с беспокойством. Он обернулся.
– Что?
– Рифы.
– Я вижу. Не волнуйся. Осадка у этой посудины совсем мала, так что мы пройдём.
– Но зачем?
– Этот островок очень интересный. Я хочу тебе кое-что показать.
– Но как мы сойдём на берег? Лодки у нас нет, а мокнуть я не хочу.
– Я тебе помогу. Ты не намокнешь, не бойся.
Он завёл яхту в миниатюрную заводь, куда обрывались крутые, почти отвесные скальные берега, мастерски завернул и провёл кораблик впритирку к берегу. Резко сбросил парус и швырнул канат о скалу – не как придётся, а с понятием, чтоб зацепить его за выступ скалы. Ингрид поняла, что он вымеряет и прикидывает, как бы это поудачней сделать.
– Готово. – Канут оглянулся и указал на едва различимые в скальном массиве уступы. – Лезь. Я подстрахую снизу.
– Нет нужды. – Девушка пристально оглядывала скалу. – Эти ступени вырубила человеческая рука, верно?
– Да.
– В таком случае на человека они и рассчитаны. – Она скинула плащ и уцепилась за камень.
Карабкаться наверх оказалось и в самом деле очень удобно. Ингрид живо оказалась наверху. Она отошла от края, обернулась и замерла, любуясь морем, таким ясным и ярким, почти неотличимым от неба, даже полоса горизонта размывалась в сиянии этой пронзительно-чистой лазури.
Несколькими мгновениями позже по лестнице вскарабкался и Канут, он тащил в зубах небольшой тючок, связанный из пакета с провизией и её плаща.
– Держи, – протянул он. – Накинь лучше. Здесь ветренно, ещё простудишься.
– Спасибо.
Бесплодная скала менее чем в сотне шагов вглубь переходила в плодородную (насколько это возможно, конечно) землю, покрытую ковром трав и цветов, очень свежих и ярких, словно не дикорастущих, а вполне себе культурных. Дальше начинался лесок, невысокий, как все леса на севере, но густой и очень уютный на вид. Ветер клонил купы деревьев, и по тёмной листве шли волны, как по морю.
– А что здесь?
– Увидишь. – Он закинул на плечо уменьшившийся в размерах тючок. – Идём.
Она последовала за ним по едва различимой тропинке, протоптанной, видимо, очень давно. Мимо потянулись деревья, на вид старые, хоть и не шибко вымахавшие в высоту или ширину. Между стволами то тут, то там виднелись покатые бока больших камней, и где-то через сотню-другую шагов Ингрид пришло в голову, что они лежат в слишком правильном порядке, а значит, их принесли люди.
А ещё через сотню метров путешественники вдруг вышли на открытое пространство.
Лесок остался позади, а впереди лежала зеленеющая свежей травой лощинка. Лес окружал её с двух сторон, с двух других она обрывалась в море. Если повернуться налево, то море было видно во всей своей красоте, прямо же, видимо, был залив, и виднелся противоположный его берег, тоже покрытый лесом. Зелень отрезала от обрыва узкая кромка камня.
Посреди лощинки стояли высокие менгиры, расположенные кругом, почти ровным и непорушенным временем. Посередине отчерченного стоячими камнями круга лежал плоский валун, видимо, служивший алтарём, и на нём лежало что-то, при ближайшем рассмотрении оказавшееся охапкой сухих цветов, придавленных камнем.
– Что это?
Ингрид сделала ещё несколько шагов и оказалась на краю круга. Дальше она шагнуть не решилась.
Канут спустил с плеча тючок.
– Это древнее святилище. Здесь поклонялись Матери-Земле те, кто жил тут до нас, до моего предка Свёернунда, который привёл сюда своих людей и осел на этих берегах, заложил этот горд. Он построил святилище, которое ты видела, в роще Десяти Дубов, по традициям, которые существовали на его родине. Местные ушли отсюда, когда он доказал им, что сильнее, но, понятное дело, своё святилище они забрать не смогли. А я иногда прихожу сюда. Мне здесь чудится какая-то сила. – Он вошёл в круг и положил на алтарь кусок свежего ячменного хлеба. – Недаром, наверное, иннинги здесь отправляли свои требы.
Она тоже вошла в круг, оглядываясь скорее с любопытством, а не с благоговением.
– Похоже на Стоунхендж. Только очень маленький.
– А что это? – заинтересовался Канут.
– Круг камней у меня на родине. Такой, знаешь… Высоченные менгиры и такие же, только лежащие поверху. Они соединяют вершины каждой пары камней. Очень древнее друидское святилище.
– Тоже круг? Судя по всему, мы похожи.
– Похожи наши культуры. Но это и неудивительно. Там, где есть солнце, податель тепла и света, там круг будет священным символом.
– А ведь верно. Я об этом не думал. – Он помолчал. – Можно, я принесу твой инфал?
– Зачем?
– Спой здесь чего-нибудь. Я тебя прошу.
– Здесь?
– Да. Ну, прошу.
– Ладно. – Ингрид с недоумением пожала плечами.
Канут исчез, и она осталась наедине с небом, зеленеющей землёй и нагретыми солнцем камнями, в которых была заключена чья-то глубокая вера. Ингрид осторожно положила руку на алтарь – он был тёплый и шершавый. Девушка не чувствовала себя неуютно, даже наоборот – её вдруг посетило чувство правильности происходящего, словно появиться здесь было самым разумным решением в её жизни, и теперь всё должно было пойти хорошо.
Она неожиданно для себя, не опуская рук с алтаря, горячо произнесла в пространство:
– Господи! Сделай так, чтоб произошло невозможное! Сделай так, чтоб он оказался жив. Сделай так, чтоб мы встретились…
Канут вернулся, неся в руке музыкальный инструмент, и хотя так быстро обернуться он мог, только если бы бежал всю дорогу, дыхание его было ровным и спокойным.
– Вот. – Протянул ей инфал и сел на землю.
Ингрид тоже устроилась в траве, прислонившись спиной к камню, пристроила на ногах инструмент и заиграла.
Она не думала, что из своих песен выбрать – всё случилось само собой, и она запела одну из тех песен, что написала на чужие стихи еще дома. Очень давно.
Словно ветер, лишённый покоя,
