зелёнкой.
Можно было бы понять такое извращение, окажись мы настоящими погранцами, но вованам как-то не положняк береты зеленющего оттенка, да? Но, как бы то ни было, Осип явно ожидал чуть другой эффект и потому выглядел несколько… Расстроенным.
Сова прослужил со мной недели полторы. РПК у него был клёвый, стрелял как часы, а вот запомнился он мне именно из-за случая с крашеным беретом, вот ведь.
Камыш
Он рос тут повсюду. Но не сплошной стеной, а какими-то огрызками, хотя кое-где, поближе к каналу, поднимался густо, руками разводить надо, чтобы пройти.
Камыш как-то незаметно входил в жизнь недавних гражданских, ставших срочниками последнего призыва. Входил, становясь из куска флоры чем-то большим, удивляя простотой использования и заставляя задуматься о расстоянии между нами и нашими давними предками, не особо цивилизованными, но явно приспособленными к такой жизни.
Он пушился на крышах постов, запихиваемый вездесущими солдатскими руками. Странно, если б было бы иначе, на постах-то мокли именно мы и чем прочнее типа крыша над головой, тем лучше тебе самому.
Кто-то из деревенски-рукастых пацанов, то ли с Чувашии, то ли с Марий Эл, первым сделал из камыша настоящий мундштук. Три-четыре коротких полированных коленца превращали курение «примы» во что-то более духоподъемное и даже относительно вкусное.
Им пытались выкладывать ходы сообщений с траншеями, но быстро отказались. Осень, сырая, серая, вязкая и промозглая делала нарубленный камыш убойно скользким, а грязь лишь добавляла экстрима. Никому особо не желалось лишний раз ляснуться, сменяясь и топая-чавкая, что в палатку-распалагу, что в палатку-караулку.
Листья кидали вместо соломы в саман, а его-то постоянно месили на ПХД, сушили и резали на прямоугольники, складывая самые обычно-степные бытовки там, где требовались. После армии само понятие «саманный» стало настоящим, осязаемым и живым. Одна польза, прямо-таки.
На ТГ-6, где противотанковая батарея провела чуть меньше половины второй командировки, камыш вплотную подходил к дорожке за палатками. По ним катались редкие водовозы и, чаще всего, по утрам пыхтели наказанные подразделения, отправляемые командирами на самую обычную утреннюю зарядку. Когда командир полка и командир дивизии присутствовали на ТГ, то дорожка гудела под всем полком, командиры как-то сразу забывали про выезд и пытались превратить кусок Дагестанщины в Краснодар и ППД.
Там же, в камышовых джунглях, мы шхерились от командиров всех рангов ровно, когда начинало становиться поперёк горла. Камыши прятали нас, давали немного укрытия, а главным становилось не сдать самих себя. И, частенько, из желтовато-зеленых глубин над округой расползались сизые облачка неуставных кострищ. На кой ляд? Ну, как же? За-ради балабаса, само собой. Именно балабаса, ведь жранину тупо давали в столовой. И какой же балабас был наиболее востребован из-за простоты появления с готовкой?
Верно — жареный картофан. Можно даже без лука, лишь с солью, хотя, несомненно, с луком куда клёвее.
На том и погорел Егор и кто-то ещё из наших. Погорел, попавшись лично подполковнику Чистякову, командиру дивизиона, артиллеристу до мозга костей, суровому служаке, любителю Устава и человеку, коего между собой АЗДН любовно величал не иначе как «демон».
— Смотрите, бойцы! — каланча в кителе навыпуск нарезала по прямой — туда-сюда, туда-сюда, мимо Егора и еще пары наших. — Думаете, это перед вами залётчики?
Батарея молчала, внимала, сопереживала.
— Нет! — костистый волосатый палец уставился, казалось, на каждого из нас. — Это ответственные бойцы, решившие заняться гигиеной и выведением бэтэров!
Бэтэры, бельевые вши, появлялись в подразделениях в первую неделю выезда, как не старались мы с ними бороться. Жирные, белые, чавкающе лопающиеся между ногтями, если надавить.
— Вот! — Комдив показал всем цинк от пятерки, полный начавшей темнеть картошки. — Смотрите, какие у них вши!
Корнеплоды, аккуратно нарезанные соломкой, усеяли головы и плечи пацанов ровно как аксельбанты с эполетами.
— А вот специальная жидкость, что они, надо думать, взяли в санчасти! — товарищ подполковник потряс полторашкой, густо-вкусно пахнувшей нерафинированным подсолнечным. — Травим? Тра-а-а-авим…
Стирать комок после масла — хуже не придумаешь. Но куда деваться, верно?
Егора даже не отправили на кичу, Егор был лучшим водителем дивизиона и любимцем нашего демона о четырёх больших звездах на бегунках.
А Первомайка? А что, Первомайка, тут тоже случалось смешно из-за камыша.
Старшина Мазур, командир АГСа, как-то загнал весь свой взвод на батальонный сортир, стоявший на задворках. Деревянная халабуда очек на десять, криво-косо сколоченная из чего было, с щелями в палец и свистевшими внутри наглыми сквозняками.
Мазур, невысокий и боевой, сперва отправил весь первый взвод, она же первая рота, за камышом, предусмотрительно задумав нечто грандиозное. И сделал всё, необходимое от него и личного состава.
Через пару часов наш клозет преобразился, украсившись густой плетёнкой камыша. Пушистые концы благородно свисали даже с крыши, а незаметные со стороны дымки от сигарет первоиспытателей доказывали — работа сделана на ять. И всего бы ничего, но…
Но в нашей второй роте служил Священник. Баптист, не пойми как оказавшийся в армии, человек незлобивый, если не сказать безобидный, скромный и вообще.
Кому сам Мазур рассказал о своём культурном шоке — неизвестно, но уже к вечеру следующего дня вся застава ржала от случившегося, а выражение про «в одном конце пернул, в другом сказали, мол, обосрался», приобрела яркий оттенок.
В общем, Мазур, решивший сходить изобразить Цезаря внутри нашего вьетнамо-подобного отхожего места, отправился туда с половинкой какой-то книги серии «Черная кошка» и сигаретами. И, войдя внутрь, услышал крайне подозрительный шелест, неожиданно резко прекратившийся. Любопытство сгубило кошку, и старшина ринулся в дальний угол, углядев испуганного Священника, сидевшего орлом и с листьями камыша в руке.
— Пермяков, — только и смог сказать старшина, — чёртов пещерный ты человек! Ты б ещё камень взял, питекантроп! На!
Читать детектив Священник почему-то не стал, да и вообще — свинтил оттуда быстрее.
Шакальё
— Щас завоют, — сказал Ким и зевнул, — будешь спать, художник, я тебя ушатаю.
Сам 2–7 спать не торопился, хотя зевал — глядишь, лицо треснет, связки растянутся и суставы вывихнутся. Сложно было его не понять, так спать мне не хотелось давно. На КМБ, привыкая жить этой странной жизнью, решительно претендовавшей на ближайшие два года.
— Шас завоют падлы, а Шомпол начнёт в ответ выть, — Ким зевнул, изрекая мудрость, — делать им всем нехер.
— Зачем воют? — я сидел на выходе из поста, небольшого блиндажа, собранного из бревен, досок, битого шифера на крыше и приваленного землёй с дёрном. Дёрн резали ещё летом, меняя старый и за последние месяцы жары, суховея и прочих приятностей — куски нарезанной земли с травой
