– Вы знаете, что беременных у нас не дискриминируют.
– Не замечала также, чтобы их повышали.
– Дискриминации у нас подвергаются служащие, опаздывающие на работу. Служащие, позволяющие себе не предусмотренные расписанием перерывы. Служащие, не способные к долгой и плодотворной деятельности. Беременные дискриминации не подвергаются.
– Я съела несвежий хот-дог, ясно? Теперь вы в курсе.
– Отдел кадров беспокоит только ваша производительность. Беспокоит, что личные моменты могут стать для вас важнее работы – и это после того, что мы для вас сделали. Вы не думаете, что ваша производительность может снизиться, Элизабет?
– Нет.
– Вы знаете, что сокрытие потенциального снижения производительности приводит к разрыву контракта.
– То есть как – к разрыву?
– Согласно контракту, отдел кадров платит вам за вашу работу. Сознательное понижение способности выполнять эту работу является нарушением доверия.
– Раз я не беременна, значит, и контракт не нарушен. Молчание.
– Какое тут может быть нарушение?
– Вы знаете, что разрыв контракта приводит к немедленному увольнению.
Сглотнув. Элизабет с большой осторожностью произносит:
– Насколько мне известно, я не беременна.
Долгая пауза, в которой чувствуется самодовольство. Но, может быть, это только ее воображение. Элизабет жарко, она не потела, ей хочется в туалет.
– Отдел кадров не интересует, беременны вы или нет.
– Как это? – вздрагивает она.
– Отдел кадров предпочел бы не знать точного ответа.
– Но вы только что…
– Отдел кадров не вмешивается в личную жизнь служащих.
Элизабет ждет.
– Единственная наша забота – чтобы ваши показатели не опускались ниже оговоренного заранее уровня.
Элизабет, застыв на стуле, выговаривает сквозь стиснутые зубы:
– Лучше вам не иметь в виду того, что вы, как мне кажется, имеете.
Замок щелкает, дверь открывается.
– Спасибо, что пришли, – произносит голос.
* * *
– Джонс. Джонс!
– Что?
Фредди стоит у входа в его клетушку.
– Что с тобой?
Джонс с некоторым усилием выпрямляется.
– Не выспался, вот и все.
– Обедать пора. – Фредди смотрит на часы. – Где Холли?
– Без понятия.
– Внизу, в переговорной, – сообщает Роджер, проходя мимо. – Во всяком случае, была десять минут назад.
– В переговорной? С кем у нее может быть встреча?
Роджер, пожав плечами, уходит.
– Гм-м, – говорит Фредди.
Десять минут спустя, с сумочкой в руках, является Холли.
– Прошу прощения. Меня задержали.
– Интересно кто?
– Да клиенты. Я, если помните, ассистент Элизабет.
– Какие такие клиенты?
– То есть с кем я встречалась?
– Да.
– А тебе-то что?
– Так, ничего. Как это самоотверженно – встречаться с клиентами Элизабет, когда все остальные бегают высунув язык и стараются сохранить работу перед слиянием.
– Ты прямо как Роджер. – Она понижает голос – Роджер всего в паре перегородок от них. – Ты как думаешь, Джонс? Джо-онс!
– Ну что еще?
– Что с тобой такое?
* * *
– Одно ясно, – говорит Фредди в лифте. – Никто не знает, когда будет это слияние, кого с кем будут сливать и зачем это вообще надо.
– У меня такая же информация, – вздыхает Холли.
– Зато я слышал, что Саймон из тренингов засветил Блейку Седдону. Прямо в глаз.
– Да иди ты! Блейку? Из администрации?
– И он теперь ходит с завязанным глазом, сечешь? Как пират. – Фредди переводит взгляд с Холли на Джонса, но Джонс даже не улыбается. Он уже видел эту повязку в семь тридцать, на утреннем заседании «Альфы». Его не сильно расстроило, что кто-то заехал Блейку, но это еще больше усилило впечатление, что Блейк вылез прямиком из дневного «мыльного» сериала. – Саймона, само собой, тут же вышибли, – продолжает Фредди, – и «Усердие», само собой, тут же его зацапало. Спорю, им очень пригодится чувак, который дал в глаз зефирскому боссу. Сразу тренером его сделают, точно.
– Кстати, – говорит Холли, – я звонила в кадры узнать координаты Меган, чтобы мы могли послать ей открытку…
– Хорошая мысль, – одобряет Джонс.
– Ну вот, а они не сказали. Сказали только, что она перешла в «Усердие». – Она боязливо смотрит на Джонса. – Все как ты говорил. Жутко, правда?
– Не знаю. Не очень.
– Не очень? Сам же говорил, это заговор.
– Я тут поразмыслил… – Лифт открывается, и Джонс жмурится от яркого света. – Если на рынке только две ключевые фигуры, то вполне естественно, что служащие переходят туда-сюда. – Это дословная цитата из справочного пособия «Альфы», которое Клаусман дал ему на прошлой неделе.
Холли, уже собиравшаяся что-то сказать, умолкает, потому что лифта дожидается Ева Джентис.
– Здрасьте, – улыбается Ева. – Привет, Джонс.
– Привет. – За этим следует вынужденное: – Ты знакома с Фредди и Холли?
– Мы, наверное, говорили по телефону, но я никогда не помню, как кого звать. – Она смеется, свеженькая и бодрая – а почему бы и нет? Ночью она проспала полных шесть часов. Джонс, все это время пролежавший без сна, точно знает.
– Очень рада, – говорит Холли.
– Умммммр, – говорит Фредди.
– Смешно, правда? – говорит Ева. – Столько времени здесь проводим и даже не знаем толком, кто есть кто. – На слове «толком» она делает легкое ударение.
– Ладно, пока. – Для интеллектуальных игр Джонс сегодня не в форме, поэтому предпочитает оборвать разговор.
Холли и Фредди догоняют его посреди вестибюля.
– Ты это видел? – говорит Фредди. – Она подумает, я отсталый.
Они выходят на солнце, идут по тротуару.
– Как будто в тебе два человека, – говорит вдруг Холли.
– Что? – пугается Джонс.
– Ева права. Ходишь на работу каждый день и почти никого не знаешь. Едешь в лифте с людьми, и без понятия, как половину из них зовут. Говорят, компания – одна большая семья, а для меня они незнакомцы. Даже знакомые – вы, Элизабет, Роджер, – разве я знаю, какие вы? То есть я хочу сказать, вы мне нравитесь, но ведь мы говорим только о работе. Я как-то попыталась объяснить сестре всю важность того, что Элизабет съела пончик Роджера, а она подумала, что я чокнулась. И я, знаете, с ней согласилась. Дома я сама понять не могу, почему это так важно. Потому что дома я другая. Уходя отсюда вечером, я чувствую в себе перемену. Как будто что-то переключается в голове. А вы и не знаете – вы знаете только, какая я в рабочее время, и это ужасно, потому что в нерабочее я, по-моему, лучше. Я сама себе не нравлюсь в рабочее время. Интересно, это только со мной так? Или все люди на работе одни, а дома другие? А если да, какие они на самом деле? Мы никогда не узнаем. Мы общаемся только в рабочее время.
