день молюсь за него, святой отец.
– Молись, дочка, молись. Да услышит Он каждого, кто просит, но скорее тех, кто просит не за себя.
– Беспокойная у него душа…
– С чего это ты решила? – Ланге сел рядом и взял Марию за руку. – Душа у него спокойна, потому как чиста; ничего не мучает его, ни греха в нём нет, ни сожалений. Беспокойный разум его – это другое…
– И ничего нельзя с этим поделать?
– На всё воля Божья.
– Что же будет с Жоэлем, когда… – Она закусила губу и попыталась не плакать, но это у неё получалось плохо.
– Не думай, Мария, всему своё время.
Мария не могла об этом не думать. Чем бы она ни занималась, что бы ни делала, в голову ей лезли только плохие мысли. Она молилась, молилась, но ничего не помогало. Страх поселился в ней злобным червём и каждый день поедал изнутри. На ней были отец и Жоэль, и пусть парнишка был немногим старше её, забот о нём было, как о ребенке.
Сегодня ночью Жоэль хорошо спал, как и последние ночи. Обычно он часто ходил по покоям, сносил всю дворовую утварь, что-то бессвязно мычал, будил и её и падре. Сказать, что его беспокоит, он тоже не мог – Бог лишил его речи. На всё воля Господа, говорил на то падре. И за что она ему такая воля, думала тогда Мария, но не решилась сказать. Парень был весь в себе – вот смотрит на тебя, а кажется, будто сквозь смотрит… Марию тогда пробирало от дрожи, но виду она не подавала. Пыталась растормошить его, но тоже впустую. «Не слышит он тебя, дочка, – говорил ей святой отец, – не беспокой мальчишку». Странный был парень этот Жоэль, вроде не слеп, а не видит… И что с ним теперь будет, что станет с ними со всеми? Никому до них нет дела.
– Когда они снова придут? – спросила Мария, хоть и сама не хотела того знать.
– Да кто ж их разберёт, – ответил падре.
– И ничего нельзя сделать?
– А что тут сделаешь… Что должно случиться, то случится.
Отец Ланге посмотрел на солнце и тяжело вздохнул. Раньше, когда он был моложе, каждый рассвет встречал колокольным звоном; сейчас же взобраться на башню ему было не по силам.
– Ой, – Мария подпрыгнула на скамейке, – время-то уже!
Она побежала к башне, открыла тяжёлую дверь и стремглав, перепрыгивая витиеватые ступени, помчалась наверх. Добравшись до колокольни, встала под самый колокол и ударила в него.
Бронзовый звон разлетелся по всей округе. Казалось, ему вторили птицы, им звенело небо, от края до края, от леса и до самого горизонта; тепло становилось повсюду, тепло становилось в душе. Марии думалось, что, пока звонит колокол, ничто им не страшно, никто не посмеет нарушить их покой.
Она била в колокол и смотрела на святого отца; тот улыбался ей своей редкой улыбкой, пожелтевшими от старости зубами, морщинами, усыпавшими всё лицо, и будто они оба забыли, что всему скоро придёт конец.
Из дверей церкви показалась робкая тень. Жоэль проснулся, поняла Мария. Парнишка тихо подошёл к скамье и сел возле падре. Всё сжалось внутри неё: они ещё не решили, как ему сказать, и поймёт ли он что-либо вообще. «Разве возможно ему переехать, – не могла унять тревожные мысли Мария, – он же здесь ко всему привык…»
Жоэль был пришлый мальчик; когда-то пятнадцать лет назад его привели к дверям церкви. Франсуа Ланге и подумать не мог, что его тогда оставили навсегда. Тот, кто оставил, обещал вернуться, сказал, что ребёнка зовут Жоэль, – и всё, больше не знали о нём ничего. Он ни с кем не говорил, ни на кого не смотрел, скудно ел и плохо спал. Однажды Ланге заметил, как Жоэль читает; он и подумать не мог, что мальчишка может читать. Раз в месяц падре отправлялся в город, чтобы купить ребёнку новых книг.
Жоэль слушал колокол и вдруг схватился за голову, а как тот закончил свой звон, нервно заёрзал на месте.
– Что такое, Жоэль? – спросил Ланге, зная, что ему не ответят.
За все эти годы он так и не узнал, кем были его родители и почему им пришлось оставить парнишку. Жоэль теребил рюши своей рубашки и так же нервно оглядывался по сторонам. Падре отдал парню свои чётки, тот начал пересчитывать бусины. Сам же Ланге пошёл к лесу.
– Куда вы, падре? – окликнула старика Мария, выйдя из колокольни.
– Едут, – сказал священник и закрыл калитку с другой стороны.
– Нет, я с вами, отец, – вскрикнула Мария.
Жоэль очнулся от пересчёта, вздрогнул и начал стонать.
– Не пугай его, – тихо сказал священник, – от тебя там никакого толку.
– Но если они что-то сделают с вами…
– Не волнуйся, дочка; хотели бы сделать, давно сделали бы.
Мария осталась с Жоэлем; она перебирала его же пальцами старые чётки, шепча молитву, успокаивая его и себя.
Франсуа Ланге спускался по склону уверенно и твёрдо, несмотря на боль в ногах. Навстречу ему шли двое: один коренастый и низкий, другой высокий и грузный.
– Как здоровье, святой отец? – спросил первый.
– Не жалуюсь… – Ланге задыхался. – Зачем пожаловали?
– Грехи замолить, – заржал другой.
– Это похвально, – падре улыбнулся.
– Ну, довольно в игры играть, – сказал первый. – Мне это уже надоело. У меня есть решение суда, – он тряс чёрной папкой. – Я предлагал вам ознакомиться, но вы отказались.
Франсуа Ланге молчал.
– Если вы не покинете церковь, мы сровняем это место с землёй, с вами или без вас. Это моя земля, понятно вам?
– Земля эта Божья… – начал отец.
– Передай своему богу, что я её у него купил.
Первый заржал лающим смехом. Его подхватил второй.
– А тебе не смешно, отец? – Он хлопнул священника по спине и ещё громче заржал.
Отец Ланге пошатнулся; земля накренилась под ногами, деревья будто устремились ввысь, закрывая и небо, и солнце. В голове помутилось, падре отступил назад, поскользнулся на влажной осенней земле и осел.
Торопливыми призраками уходили вдаль эти двое, сливаясь с лесом и исчезая в нём.
23 глава
– Так мы договорились или нет?
На меня смотрело дуло пистолета. Оно слегка дрожало, или это я дрожал… Кстати, кто я?
– Не слышу ответа. – Голос низкий, прокуренный, как и сам человек. – Ты что, разом оглох?
Он заржал, они оба заржали – был ещё кто-то в темноте, я не видел кто.
– От меня не убежишь, – протянул он. – Тем более ты. – И оплевал меня своим смехом. – Твой кучер
