пребывания на пароходе будут платить по 3 рубля суточных, и стивидор уже выдал авансом 10 рублей. Отец, выслушав это сообщение, даже возмутился:
– Ведь это просто безобразие! Прямо разврат для молодых: кормят, поят, платят жалование, да ещё и по 3 рубля в день! Чёрт знает до чего мы так дойдём! – кипятился он, однако в душе гордился тем, что его сын в состоянии много зарабатывать в такие молодые годы.
И на самом деле, жалование Бориса равнялось жалованию отца и почти на 10 рублей превышало то, что получала мать, а тут ещё и эти 3 рубля в день! Борис больше половины дохода отдавал в семью, как бы в плату за своё питание, из другой половины платил за квартиру, остававшиеся деньги расходовал по своему усмотрению.
Вечером в самом радужном настроении Борис отправился в клуб. Перед отъездом он предупредил Катю, что им, вероятно, не придётся видеться около десяти дней, а может быть, и больше, и сейчас его неожиданное появление в клубе должно было явиться для неё приятным, как он думал, сюрпризом. Правда, при последнем прощании Катя, хотя и позволила поцеловать себя несколько дольше, чем обычно, особой грусти не проявила, но в глубине души Борис был уверен, что ей тоже жалко с ним расставаться даже и на 10 дней, как и ему.
Но в клубе его ждало горькое разочарование: сколько ни вертел он головой, сидя на скамейке во время начавшегося сеанса кино, сколько ни старался, Катю он так и не увидел, зато заметил Нюську Цион и, конечно, немедленно к ней подошёл. От неё он узнал, что с Катей в этот день встретиться так и не придётся: вся семья Пашкевичей выехала в поле на уборочные работы куда-то в сторону Стеклянухи, где и пробудет не менее недели безвыездно. Вероятно, поэтому Борис, не досидев даже до конца фильма, вернулся домой и рано лёг спать.
На следующий день, разбуженный Жоркой в 6 часов утра, Борис, не захотев будить своих, тихонько собрал все закупленные продукты, надел чистое бельё и выскочил на улицу. Обратный путь оказался более лёгким: был отлив и, кроме того, движению помогало течение реки Цемухэ, нёсшей свои светлые воды довольно далеко в бухту. Поэтому в Амбабозе они очутились чуть позднее девяти часов.
Ожидаемый пароход пришёл на следующий день. Наши молодые тальманы уже имели опыт и быстро нашли общий язык с представителями команды. Погрузка этого судна закончилась в три дня без всяких осложнений и происшествий. Но во время погрузки третьего парохода в самый разгар работы совершенно неожиданно откуда-то из-за сопок появились тёмные тучи, пошёл дождь, а ветер стал быстро усиливаться.
Капитан гудками вызвал находившиеся у устья рек катера и потребовал, чтобы они немедленно увели от парохода остатки недогруженных плотов. Лишь только буксиры смогли зацепить своими тросами остававшиеся брёвна, как пароход поднял якоря и повернул в открытое море.
В течение двух дней корабль кидало на разбушевавшихся волнах залива Петра Великого. Буря была несильной, но сравнительно небольшому судну, и главное, ещё не полностью загруженному, досталось порядочно. Как ни пытались оставшиеся на борту трюмные рабочие закрепить находившиеся там брёвна, это удавалось плохо, и то одно, то другое, сорвавшись со штабелей, размещавшихся в трюме, с грохотом катилось от одного борта к другому, грозя пробить его. Китайцам, беспрерывно работавшим в трюме, с трудом удавалось укротить разбушевавшееся бревно. В этой работе принимал активное участие и стивидор.
В первые же часы бури Жорку укачало. Он завалился на пол каюты, отказался от всякой пищи и с позеленевшим лицом клял всё на свете: и бурю, и пароход, и самого себя за то, что согласился на эту чёртову работу. Борис переносил качку вполне удовлетворительно. Ему тоже было не совсем по себе: немного мутило, болела голова, но он был вполне в работоспособном состоянии, как сказал про него Павел Петрович, сам совершенно не реагировавший на качку.
Через два дня буря так же внезапно, как и началась, прекратилась, пароход вернулся в бухту, встал на рейд, и погрузка его благополучно закончилась.
Четвёртый пароход появился на горизонте ещё до того, как закончили с третьим, поэтому его погрузка происходила без всякого перерыва. Но оказалось, что количество заготовленного леса в Шкотовской бухте было недостаточным для того, чтобы его загрузить полностью. Один из кораблей имел не полторы, а две тысячи тонн водоизмещения, и взял леса больше других.
Отправлять недогруженное судно было нельзя, и Сабельников решил отправиться на нём в бухту Находка, чтобы там догрузиться. В той бухте и в том районе работала уже другая контора Дальлеса, поэтому Алёшкин и Писнов могли вернуться на берег. Но Сабельников предвидел, что на подборку новых тальманов необходимо время, да, кроме того, расторопные и исполнительные ребята ему нравились, и он предложил им поехать с ним, чтобы принять участие в догрузке судна. Рабочих-китайцев свезли на берег – в Находке имелись грузчики из местных.
Во время перехода судна из одной бухты в другую Павел Петрович приглашал своих помощников провести всё лето с ним, производя погрузку по всему побережью до самой Совгавани. Борису это предложение показалось заманчивым, ведь таким образом он смог бы посмотреть почти все бухты залива Петра, но Жорка категорически запротестовал: он и при этом-то переходе, в сравнительно спокойном море, чувствовал себя неважно и очень боялся повторения шторма. Единственной причиной отказа Бориса от предложения Сабельникова было то, что пришлось бы почти всё лето не видеться с Катей, а это уже было ему просто не по силам. Ребята согласились участвовать в догрузке этого судна, после чего попросили их рассчитать.
По окончании погрузки друзья устроились на рыболовецкий катер, шедший в Амбабозу. Такие катера назывались «кавасаки», по названию мотора, стоявшего на них; сами же они представляли из себя обыкновенный кунгас, лишь частично покрытый палубой и имевший нечто вроде каюты, в которой помещался мотор.
К этому времени добыча рыбы уже официально была национализирована, и у всех частников – и мелких, и крупных – рыболовецкие суда были отобраны. Некоторые из них передавались крестьянским рыболовецким артелям, остальные поступили в распоряжение государства. Катер, на котором плыли наши друзья, принадлежал рыболовецкой артели, правление которой находилось в Амбабозе. Мотор его, старый и давно уже требовавший хорошего ремонта, постоянно барахлил. Когда они находились где-то посередине залива Петра Великого, он окончательно заглох, и пока проклинавший всё на свете моторист возился с его починкой, судёнышко часов шесть болтало, как щепку.
Несмотря на то, что катерок качало, пожалуй,
