Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
жердочки. Добычу составили две белки. Не ахти что, но из восьми-девяти получалась хорошая муфта, да и мясо белок вполне съедобно. Последняя белка угодила в капкан совсем недавно, она еще дергалась, и, крепко ухватив поперек тельца, Астрид ударила ее об ствол елки и убила. Потом сложила тушки в холстинный мешок и села отдохнуть на поваленное ветром дерево.
* * *
Снег уже стремительно таял, открыв землю почти повсюду, но холодными ночами капли воды на хвое замерзали, становясь большими ледяными шариками, блестевшими на солнце. Астрид осторожно отломила веточку и отправила ее в рот. Шарики льда моментально растаяли, оставив во рту вкус сосновых иголок. Астрид сунула руки в мешок и согрела их, обхватив пальцами еще хранившие тепло беличьи тельца. В небе летала пара ворон; не обращая внимания на Астрид, они опустились на сугроб совсем рядом с ней и принялись рыться в снегу в поисках съестного.
На отдалении виднелась церковь.
Астрид еще познабливало со сна, и ее не отпускало беспокойство: она пастору не интересна. Не интересна в этом смысле. Газета, она и есть газета; дорожное покрывало – покрывало.
Позади нее с ветки упал ком снега. Скинув груз, ветка мелко закачалась, облачком капель празднуя освобождение от зимней тяжести, и замерла, поднявшись чуть выше.
Астрид шла по лесу, и наст проваливался под ее ногами. Она сделала крюк к озеру Лёснес посмотреть, скоро ли ледоход. C севера озеро сковал серый лед, а у южного конца открылась черная вода, над которой поднимался пар. Дело тут в том, что с этой стороны озеро было очень глубоким и вода долго сохраняла тепло, но когда-то Клара, охая и ахая, поведала, что в южной части озера Лёснес дна нет: там внизу находится ад.
Чтой-то он маленький, этот ад, ответствовала Астрид, раз северная часть замерзает. На это Клара нараспев сообщила: «Огонь да мороз, обое жгут нос».
Как сурово она обошлась с Кларой! Цыкала на нее лишь из-за того, что та кланялась да бормотала всякую ерунду. Астрид показалось, что она снова слышит те звуки – отвратительный треск, когда кожа отлепилась от стены. Глухой стук, когда голова Клары, будто огромное яйцо, сваренное вкрутую, ударилась о спинку скамьи.
* * *
Теперь Астрид скучала по Кларе, скучала по деду; ей недоставало их веры, такой вольной и прощавшей все. Когда больные суставы уже не позволяли деду работать, он сидел возле печки, уложив на колени кота и запустив скрюченные пальцы глубоко в кошачий мех. Он радовался, если для его рассказов находился слушатель, и отпускал Астрид от себя только после того, как та раза два напомнит, что ее ждет работа.
Дед печалился из-за того, что находилось мало желающих внимать его негромким размышлениям о причинах всего сущего – «стародавним загвоздкам», как он это называл. События прошлого он помнил отлично и старался не смешивать правду с выдумками, пусть даже история от этого и выиграла бы. Отца Астрид интересовали только те сведения, от которых могла быть польза для ухода за скотом и выращивания урожая. Дед принимал это, объясняя тем, что времена больно тяжелые: «В черные дни, когда есть нечего, люди не в состоянии мыслить широко. Раньше у нас было время поразмышлять. Задуматься над причинами сущего. Вот как у нас с тобой сейчас, Астрид».
Он показал ей созвездия, обучил погодным приметам, а когда ей было десять лет, рассказал, что ни Буки, ни Кари-Воровки на самом деле нет, что ими просто пугают маленьких детей, когда они начинают делать свои первые шаги. Работа на хуторе требует столько времени и сил, что взрослым некогда следить за играми малышей. Лучше рассказать, что погреб для навоза, чердак и колодцы охраняют эти существа, и если кто отважится сунуть туда нос, то, по крайней мере, будет вести себя осторожно.
Зато кое-какие другие, куда более странные вещи он держал за правду и постоянно возвращался к рассказам о сросшихся девочках у них в роду, о ткачестве и о Сестриных колоколах.
«Жалко как, что все пропало, – сказала однажды Астрид. – Ну, то, что они выткали».
«Давно это было, понимаешь. Купить их ткани – иногда еще их называли фламандскими – приходили со всей округи. Многие клали в колыбельку новорожденным их покрывала, потому что шла слава, будто от них выздоравливают больные. А еще они наволочки нарядные ткали. Но с годами-то все в лохмотья истрепалось. Хотя, может, где и осталось. Я слыхал, кресло-качалка на хуторе возле Думбоса обита тканью из Хекне, так на том кресле сидеть никому не позволяют».
«А у нас ничего не осталось?» – спросила Астрид, обведя рукой комнату, где были представлены плоды ручной работы многих поколений: расписанная цветами деревянная посуда и мебель, резные фигурки, коврики с ткаными или вышитыми узорами.
Покачав головой, дед рассказал, что сам он видел только один ковер, который точно выткали сестры Хекне; этот ковер был подарен церкви и висел там возле купели.
«Это на котором Скреженощь, – добавил дед. – Ты же помнишь, что это такое, Скреженощь?»
Астрид кивнула.
«Это была их последняя работа, – сказал он. – Люди говорили просто – ковер из Хекне. Я его видел, когда совсем мальцом был, и, помню, страшно напужался. А потом он пропал, и никто не знал, куда и как».
Астрид спросила, что там было изображено.
«Был он такой вытянутый в длину и оченно большой, а краски чистые такие, яркие. А на ковре люди спасаются от чего-то, выбегают из больших домов, странных таких. На небе птицы с человеческими головами летят и изрыгают пламя. А в одном углу сестры Хекне выткали себя самих».
«А ты тех птиц напужался?» – спросила Астрид.
«Не, птиц-то не очень. Страшно было от того, что я знал, как этот ковер появился на свет. Ты понимаешь, девочки-то срослись, и поэтому одна чувствовала, что ощущает другая. Одна пощупает вещь, а у другой пальчики чувствуют, какая она. На что одна смотрит, то и другой видать. Сказывали, что они даже дурачились так: одна закроет глаза рукой, а другая поглядит на что-нибудь страшное, так первая аж вздрогнет. Я раз спросил у доктора, может ли так быть; oн сказал, может. Потому, наверное, у них ковры такие чудные получались. Ведь каждая была сразу и одним человеком, и двумя. Но не поэтому мне страшно было смотреть на ковер из Хекне».
«Нет?»
«Нет; а потому, что мне рассказали про тот день, когда они его ткали. Девочки знали, что им предстоит умереть, и ткали вместе до
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
