ли он когда-нибудь вообще.
Дверь со щелчком открывается, но Валдис не отпускает меня. Он не прерывает поцелуй и не останавливается, чтобы глотнуть воздуха. Как будто он впитывает его как можно больше, прежде чем меня заберут.
Только когда солдаты просовывают руки мне под мышки и стаскивают меня с его колен, он делает вдох, покачиваясь в мою сторону, но его встречает приставленный к горлу острый конец копья.
Челюсти сжаты, он не сопротивляется им, когда они выводят меня из его камеры.
Я не спускаю с него глаз, пока почти не выхожу из комнаты, и бурный серый цвет говорит мне все, что мне нужно знать.
Что, если я скажу слово, он убьет каждого солдата в этой комнате.
Для меня.
Глава 21
Когда вид начинает вымирать, возникает врожденная потребность в повторном заселении. Передать свои гены следующему поколению. Они становятся агрессивными. Иррациональными. Решительными.
Это мир, в котором я живу. Мир, уничтоженный болезнью до такой степени, что живая, здоровая популяция сократилась до небольших групп выживших. И самки в этих маленьких группах становятся производителями. Вот почему в наши дни у девочек менструации начинаются уже в возрасте десяти лет, в отчаянной попытке матери-природы спасти наш вид.
Как бы я ни отрицала это, биологически, есть причина, по которой меня привлекает Валдис. Сильный. Внушительный. Мужественный. Он обеспечил бы мое выживание, и наши дети тоже выросли бы сильными. Я знаю, именно поэтому сейчас я тоскую по нему больше, чем когда-либо. В моей груди постоянно трепещет при мысли о нем, и мой рот наполняется слюной, когда я представляю этот пряный, металлический привкус на моем языке. Прошло два дня с тех пор, как я в последний раз видела его, с тех пор, как я поцеловала его и почувствовала его руки на своем теле.
Прошлой ночью он приснился мне, и я проснулась в холодном поту, с горящими бедрами, дрожа, словно от какой-то необъяснимой болезни.
Как это ни странно, я могу понять тягу — пустую дыру внутри меня, которая жаждет быть заполненной. Чего я не могу объяснить, так это боли в животе, которые никак не утихают — тугое, сводящее ощущение, из-за которого я согнулся пополам, когда лежу на каталке, прижав руку к животу. Это не похоже ни на что, что я когда-либо чувствовала раньше.
— Это течка. Поправляя свои черные очки в тонкой оправе, доктор Тимс, человек стоический и лишенный чувства юмора, придвигает стул к кровати.
— У вас течка.
— Жара? Что это значит?
— Это репродуктивный процесс, чаще наблюдаемый у самок подкласса млекопитающих териевых.
— Что? Еще один приступ боли пронзает мой живот, и я вскрикиваю, почти плача, когда она отдается в тазовые кости.
— Были ли у тебя какие-нибудь сексуальные мысли в последние пару дней?
Мои мысли возвращаются к сну, который я видела прошлой ночью, с Валдисом, толкающимся во мне, в то время как я лежала, крича от чего-то среднего между удовольствием и болью.
— Пара.
— Это продлится примерно три-четыре дня. Возможно, вы почувствуете некоторое облегчение, когда… Он прочищает горло во второй раз, одновременно поправляя очки на носу.
— Самостимуляция. Также может помочь плотное сведение бедер вместе.
— Я… никогда не слышала об этом раньше.
— Это потому, что это не типично для человеческих самок. У них нет течки. Овуляция более скрытая.
Я хмуро смотрю на него.
— Итак, почему это происходит со мной?
Его лицо становится таким же бесстрастным, как и голос, когда он говорит:
— Боюсь, это все, что я могу вам сейчас сказать. Пожалуйста, возвращайтесь в свои казармы или на задание.
— Доктор Эрикссон попросил о встрече со мной после моего осмотра.
— Понятно. Раздраженно вздохнув, он опускает взгляд и снова поправляет очки.
— Возможно, если ты решишь не упоминать при нем об эструсе, я сделаю то же самое. Я попрошу его освободить тебя от альфа-клеток на несколько дней на основании… острого начала диареи и рвоты?
Я фыркаю от серьезного тона его голоса, когда он говорит это. Как будто слушаю компьютерный голос, рассказывающий анекдот. И все же мысль о том, что я не увижу Валдиса, беспокоит меня. Я чувствую, что, если я не увижу его в ближайшее время, все мое тело охватит пламя. Странно, как я стала страстно желать его последние пару дней, что я полагаю, теперь имеет хоть какой-то смысл, учитывая объяснение доктора Тима.
— Каковы были бы последствия участия в альфа-клетках?
— Течка — это триггер для самцов к спариванию. В последний раз, когда подопытную отправили в клетки во время течки, ей потребовалось наложить несколько швов.
Нила. Вот почему Кадмус напал на нее.
За все время, что я здесь, я не думаю, что доктор Тимс когда-либо говорил мне больше двух слов. Обычно его лицо — последнее, что я вижу перед тем, как меня выставляют, и первое, когда я просыпаюсь. Он всегда был несколько холодным и отстраненным человеком, и меня удивляет, что он поделился этой информацией, хотя я не осмеливаюсь предположить, что его это волнует. Никому из докторов в этом месте по-настоящему нет дела до дикарей, которых они притаскивают из Мертвых Земель, иначе они не делали бы тех бесчеловечных вещей, которые они делают с нами.
— Пожалуйста. Скажи мне, почему это происходит со мной.
Вместо ответа он отворачивается от меня, но я тянусь к его руке, снова привлекая его внимание к себе.
— Пожалуйста.
Снимая очки, он зажимает переносицу, затем фыркает, прежде чем снова надеть их.
— Вы больше не приспособлены для того, чтобы выносить человеческую беременность. Твоя матка была модифицирована для оплодотворения Альфой.
— Что? Слова проникают мне под кожу, пробираясь сквозь кости, как яд.
— Почему? Зачем ты это сделал?
— Чтобы привить послушание. Альфа будет сражаться, чтобы защитить свою самку, но он будет готов отдать свою жизнь, чтобы защитить свою беременную самку.
— Я не понимаю. Альфы сражались. Легко. Они самые сильные в Мертвых Землях, верно? Почему они должны быть готовы полностью пожертвовать собой?
Он вздыхает, бросая украдкой взгляд на одного из других врачей, проходящих мимо приоткрытой занавески. Кивнув, он прочищает горло и понижает голос.
— Вы знаете, почему здесь была построена эта больница?
Я качаю головой, боль в животе утихает из-за вызванного им любопытства.
— Это нулевая земля. Где началась выемка грунта. На самом деле случайно. Когда строили Шолен, один из рабочих раскопал капсулу, которая была заключена в кокон. Первые, кто был заражен Драджем, являются носителями чистейшей формы патогена. Чтобы предотвратить его распространение, под пустыней было построено сооружение, эта самая больница. С тех пор он был запечатан, но мы считаем, что лекарство заключено в тех ранних образцах.
— Итак, почему ты не распечатал его? Зачем использовать людей в качестве подопытных кроликов, когда у тебя под ногами лекарство?
— Потому что ранние инфицированные самые жестокие из всех. И чтобы добраться до лекарства,
