соедините, пожалуйста, – пока в наушнике телефона играла музыка, Михаил Михайлович еще раз глянул на бритого – да так, что тот попятился. – Доброе утро, Маргарита! – прежним тоном сказал он в микрофон, – это Василий Иванович Петров, начальник управления инкассации банка «Родина». Спасибо вам за то, что вы сделали, за вашу статью и гражданский подвиг. Нет, нет, это подвиг, не скромничайте. А вы знаете, что вам причитается премия за находку? Да, по закону. Мы уже готовим документы. Нужны только данные вашего спутника, которого вы не назвали. Он ведь действительно существует? Я так и думал. Молодец парень, герой, можно и к правительственной награде представлять. Да. Хорошо, хорошо, пусть решит сам. Но я должен, просто обязан человеку спасибо сказать. Хотя бы телефон! Да, записываю, – Михаил Михайлович нажал кнопку на телефоне. – А спросить его как? Кузьма Иванович? Большое вам спасибо!
Михаил Михайлович положил телефон на стол и глянул на часы.
– Три минуты!
Бритый стоял, потупив взор.
– Машину к подъезду! – скомандовал Михаил Михайлович. – И к обеду – с докладом!..
* * *
Некоторое время они молча рассматривали друг друга.
Марья Васильевна провела гостя в кабинет и ушла, а он, поздоровавшись, следуя жесту Кузьмы, сел на стул за приставным столиком. С любопытством осмотрелся. Затем перевел взгляд на Кузьму. Тот ответил тем же. Как сразу отметил Кузьма, гость был не из простых. Дорогой костюм (гость пришел без плаща, и Кузьма понял, что он приехал на машине), подчеркнутый деловой стиль в одежде. Весь облик незнакомца говорил о том, что он, несомненно, богат и привык отдавать приказы. «У меня к вам очень интересное деловое предложение», – вспомнил Кузьма слова, сказанные ему полчаса назад по телефону, и внутренне согласился: предложение от такого должно быть интересным.
– Радкевич, Михаил Михайлович, – представился, наконец, гость и положил на стол перед Кузьмой визитку.
Кузьма назвался и подал свою. Радкевич вежливо взял белый прямоугольник карточки, прочитал текст на ней и положил перед собой. Перевел взгляд на большую дыру в стене за креслом Кузьмы.
– Значит, здесь все и произошло, – сказал, не то спрашивая, не то подтверждая собственную мысль. – А почему такая дыра? От пули должно быть крохотное отверстие…
– Эксперты расковыряли, – пояснил удивленный Кузьма. – Доставали улику.
Радкевич удовлетворенно кивнул и взял с его стола книгу.
– Отто Ран, «Крестовый поход…» – прочитал он вслух и положил книгу на место. – Смотрите, перевели на русский! Мне пришлось читать ее по-немецки. Вы знаете немецкий? – спросил он.
– Немного.
– Английский?
– Разговариваю, читаю, пишу.
– И с этими, на которых засада была, говорили по-английски?
Кузьма удивленно кивнул, не понимая, к чему клонится разговор. Только сейчас он обратил внимание на легкий акцент в русской речи гостя: так говорят люди, несколько лет прожившие за границей.
– И они сказали, что им нужен «баул»? – продолжил Радкевич.
– Да.
– С английским у них плохо.
– Вы знаете их? – удивился Кузьма.
– Заочно. И слава богу, что заочно. Это самые страшные люди в Аненербе. Курт и Венцель. Им, как и их дедам, человека убить – что муху прихлопнуть…
– Немцы? – сощурился Кузьма.
– Австрийцы. Но теперь, к счастью, мы с вами можем вздохнуть спокойно. Венцель в морге, а Курт, судя по всему, застрял здесь надолго. Но вернемся к английскому, – Радкевич достал ручку, перевернул визитную карточку Кузьмы чистой оборотной стороной вверх и написал крупными буквами «bowl». – Прочтите! – придвинул ее Кузьме.
– Боул, чаша.
– Именно. Вот этот «баул» они и искали. Им не нужны были деньги Ломтева-Слайса.
– Как? – Кузьма удивленно смотрел на гостя.
– А я думал, вы уже догадались, – в свою очередь удивился гость и коснулся пальцами книги Рана.
– Так это?..
– Именно, – гость помолчал. – И раз уж сказал… Вам Слайс что-нибудь говорил о том, чем он занимался последний год?
– В двух словах. Какие-то серьезные, по его словам, люди наняли его, чтобы найти какую-то реликвию. Я думал: бред…
– Это я его нанял.
Кузьма заморгал глазами.
– Именно. Нанял, заплатил миллион вперед наличными, а он меня, как у вас говорят, кинул. Исчез вместе с деньгами и реликвией. Я поначалу думал, что он попытается ее продать повыгоднее, перекрыл в первую очередь эти каналы. А он – как топор под лед…
Радкевич помолчал.
– Никто не ожидал, что он появится здесь и учинит какие-то свои поиски. Зато Аненербе сразу села ему на хвост.
– Что за Аненербе? – Кузьма никак не мог въехать в нить разговора. – О чем вы?
Радкевич забарабанил пальцами по столу. Кузьма невольно обратил внимание: пальцы были тонкие, длинные, с ухоженными розовыми ногтями.
– Я рассчитывал, что Слайс рассказал вам. Это секретная организация, созданная еще в 1935 году самим Гитлером. По-немецки – Ahnenerbe. Переводится: «наследие предков». Цель – поиск магических реликвий по всему миру. Гитлер и его компашка были сдвинуты на этом. Денег на лучших специалистов и сведения не жалели. Многое им удалось найти, в том числе и чашу… – Радкевич помолчал. – Когда за дело берется огромное государство, ему трудно противостоять. И до нацистов многие исследователи считали рисунок, выбитый на стене грота у замка Монреаль де Со, картой, открывающей путь к чаше, но на широкие поиски ни у кого не было достаточных сил и средств. Аненербе начала поиск в 1943 году, когда нацисты оккупировали Южную Францию, и закончила в 1944-м.
– Вы это всерьез?
Гость некоторое время пристально смотрел на него. Затем взял со стола книгу и показал Кузьме лицевую сторону обложки.
– Прочли?
Кузьма кивнул.
– Что-нибудь поняли?
– Почти ничего. Может, перевод плохой?
– В оригинале она такая же. Вам не кажется странной эта история? – Радкевич положил книгу обратно. – Молодой, талантливый немец, которого одни исследователи называют жертвой нацизма, а другие – оберштурмбанфюрером СС (верно и то и другое), в самом начале тридцатых годов (заметим, идеология нацизма к этому времени уже устоялась) приезжает в южную Францию. Там он знакомится с самыми авторитетными исследователями истории катаров и вместе с ними тщательно и педантично исследует гроты и пещеры, где укрывались от инквизиции последние еретики. После чего пишет книгу, где ничего конкретного, но полно романтического тумана.
– Немцы в душе романтики.
– Когда речь идет о любви. Почему-то бюргер с пивным брюхом, из-за которого не видит собственных ног, мечтает о любви возвышенной и неземной. Но во всем остальном… Если бы машины, на которых мы ездим, делали романтики…
Кузьма согласно хмыкнул.
– Вот именно, в этом отношении скорее романтики мы. Немцы написали великолепные исторические исследования – вспомните хотя бы Момзена. И вдруг поэтический бред… Зачем поэту так тщательно исследовать гроты и пещеры? Ему достаточно воображения. Тут дело в другом. Отто
