и это был… юридический мираж. Девять доверенных лиц ежедневно собирались за обедом в доме 44 на Бродвее, куда перенесли офис компании с Пёрл-стрит. Они не могли заключать сделки, подписывать контракты или вести бухгалтерию, и всё же в их руках была огромная власть — акции «Стандард ойл Огайо» и сорока других компаний, директоров которых они могли назначать. Контрольный пакет акций принадлежал пятерым кливлендцам: Джону и Уильяму Рокфеллерам, Флаглеру, Пейну и Харкнессу. Для пущего удобства 1 августа 1882 года была создана «Стандард ойл Нью-Йорк», президентом которой стал Уильям Рокфеллер, а четыре дня спустя Джон Рокфеллер возглавил «Стандард ойл Нью-Джерси». Это было сделано для того, чтобы ни один штат не мог облагать налогом собственность «Стандард ойл», находящуюся за его пределами. Трест обеспечивал единое управление этими отдельными компаниями, у каждой из которых были свои (и немалые) активы, при этом речь шла не об объединении в монополию, а о союзе акционеров — на совершенно законных основаниях. Ай да Додд, ай да молодец!
Никто не поверил бы, что Рокфеллеры ворочают миллионами. Однажды маленький Джон не поблагодарил официанта из отеля, принёсшего ему еду, и мать сурово отчитала его. Когда сама Сетти попросила мужа купить новый экипаж, тот уставился на неё, поражённый: на какие деньги? Разве что удастся продать старую двуколку. Завтракал Джон Д. молоком с куском хлеба, ужинал яблоками. В Нью-Йорке он не пользовался собственным экипажем, а каждое утро ехал на работу в вагоне надземной железной дороги по Шестой авеню до Уолл-стрит за пять центов, по пути делая заметки карандашом на манжете. В контору входил ровно в девять — по словам его личного секретаря Джорджа Роджерса, так тихо и незаметно, словно был закутан в плащ-невидимку.
Единственная роскошь, которую он себе позволял, — это рысаки. Проживая в Форест-Хилле, он, надев очки-«консервы» и пылевик, ездил утром на работу в двухместном кабриолете, правя двумя резвыми лошадьми (всего их было двенадцать). Он даже проложил на своём участке беговую дорожку длиной в полмили (вдоль неё Джон-младший впоследствии посадит клёны), а каждому из детей купил пони — уэльской или шетлендской породы. Перегородил ручей, и получилось два искусственных озерца: одно — для лодочных катаний, другое — для плавания; в жаркие дни, надев соломенную шляпу для защиты от солнца, Джон Д.устраивал заплыв на милю. Зимой на пруду катались на коньках, и Рокфеллер приглашал к себе соседей, так что зачастую на лёд выходило до пятидесяти человек. Когда пришла мода на велосипеды (в 1884 году фирма «Ровер» начала выпускать безопасные велосипеды с двумя одинаковыми по размеру колёсами и задним приводом), Рокфеллер выровнял несколько тропинок и предлагал гостям велосипед, чтобы те выучились ездить и составляли ему компанию. Дети тоже укротили «железного коня». Когда они мчались гуськом по сумрачной лесной тропе, подпрыгивая на корнях деревьев, Джон Д., ехавший первым, прикреплял себе на спину большой белый платок, служивший ориентиром. Кроме того, он сам насыпал гравиевые дорожки, распланировал участок: сады, амбары, каретный сарай — и обзавёлся целой фермой, где содержались 16 коров и тысячи цыплят. Руководя бригадой из пятидесяти — шестидесяти рабочих, он построил 20 миль проезжей дороги, для которой брал известняк из карьера, находившегося в его владениях, и украсил её живописными мостиками через ручьи. Ему постоянно требовалось преображать и усовершенствовать тот мир, в котором он жил, — большой и малый.
Считая свои представления о том, что красиво, а что нет, единственно правильными, он и людей, с которыми работал, пытался выровнять по лекалам своих нравственных ценностей. За адюльтер член руководства компании мог поплатиться штрафом, разводов Рокфеллер тоже не одобрял. С пьяницей Арчболдом он, в жизни не выпивший ни капли спиртного, проводил душеспасительные беседы, пытаясь отвадить его от дурной привычки. Сначала тот клал в нагрудный карман дольки чеснока, чтобы заглушить запах перегара, но когда пристрастие к бутылке стало слишком очевидным и даже разрушительным, всерьёз решил завязать, опираясь на моральную поддержку Рокфеллера. В 1881 году он каждое воскресенье писал Джону Д. письмо, подтверждавшее, что эту неделю он не пил, и продержался таким образом восемь месяцев. Потом нужда в письмах отпала. Однако через четыре года Арчболд сорвался. Ему было стыдно, что он разочаровал своего патрона, а его товарищи, знавшие, каких усилий ему стоило воздержание, пытались по-своему помочь: когда Арчболд являлся на работу «под градусом», они уверяли Рокфеллера, будто он принимает лекарства на спиртовой основе.
В воскресенье нельзя было работать, и если кто-то из сотрудников писал боссу в тот день, когда ему полагалось находиться в церкви, то ставил на письме другую дату. К рядовым служащим и рабочим Рокфеллер относился по-отечески, но профсоюзы были под запретом, и проф-союзные активисты никогда не смогли бы получить у него работу. К новым людям он сначала внимательно присматривался, всячески их испытывал (как позже пояснял он сам, «бросал в воду и смотрел: выплывет — не выплывет»); если человек оправдывал его ожидания, то получал большую свободу действий, власть — и ответственность. Руководителю такой огромной корпорации нужны были инициативные люди, чтобы не заниматься всем самому. «Кто-нибудь уже рассказал вам, каков закон в этой конторе? — спросил он одного новобранца. — Нет? Так вот он: не делай того, что может сделать за тебя другой. Найдите кого-нибудь, на кого вы можете положиться, обучите его всему, что нужно, а сами сядьте, закиньте ноги на стол и подумайте о том, на чём бы „Стандард ойл“ ещё делать деньги».
Его перфекционизм мог вызвать раздражение — или восхищение (догадайтесь, какое чувство испытывали верные ему люди). Сотни тысяч его деловых писем были образцом краткости и точности. Диктуя письма секретарю, он делал пять-шесть черновиков, изгоняя из текста лишние слова. Когда результат его удовлетворял, он ставил свою подпись — пером самого лучшего качества. «Я видел, как он за один присест написал своё имя на сотнях бумаг, — вспоминал один руководитель высшего звена. — Каждый раз он выводил свою подпись так тщательно, словно именно по этой вот закорючке его должны запомнить навсегда. Каждая подпись превращалась в произведение искусства». Стоит ли говорить, что все подсчёты производились с точностью до тысячных долей?
Нанимая на работу секретарём молодого Джорджа Д. Роджерса, Рокфеллер достал карманные часы и следил, за какое время тот сумеет сложить колонку цифр. «Что ж, вы справились в положенное время», — сказал он, и юноша приступил к исполнению своих обязанностей. Однажды, уходя домой из конторы, Рокфеллер похлопал себя по карманам и обнаружил, что забыл в кабинете кошелёк с мелочью. Он попросил у Роджерса пять центов на проезд, пообещав непременно вернуть. «Да ладно, берите так», — сказал секретарь. «Нет, Роджерс, не забудьте об этой сделке.
