ее выкупить позже с наценкой, но был уверен, что это не понадобится.
Еще на рубеже Южного фронта Тафьев рассказывал что-то о море, горах и пейзаже на Охотском море в Восточном округе — он там бывал. Его истории были настолько похожи на сны Пьера, что Сава без сомнений сложил пазл в голове — если плохо, то лезь в горы. Сейчас и настал тот пик не самого лучшего душевного состояния, с которым Сава столкнулся впервые — дерьмово, как на утро после сладкого вермута вперемешку с текилой без закуски.
Бросить все — значит обесценить свои же труды, поэтому квартиру он превратил в Родуены, любимые вещи собрал в чемодан, счетчик нацепил на руку. Осталось понять, что делать с его любимым оранжевым кабриолетом? Не поедет же он на нем через весь округ и границу. Да и какой кабриолет в горах? Так, еще спустя несколько дней, ему за круглую сумму дали в руки точную копию его кабриолета, даже работающего на таком же, только уменьшенном, электромоторе.
На границе с Восточным округом ему не задали вопросов вообще, только строго осмотрели на предмет ввозимых товаров и отсутствие оружия. Поржали над его машинкой и пропустили. С этим кабриолетом он смотрелся так мило и смешно одновременно, что без слез не взглянешь. Без слез от смеха, разумеется.
Вообще в социуме Единого Государства милосердие и жалость к кому-то не очень приветствовались — считалось, что все беды от бедности (как бы это не попахивало тавтологией), а бедность в экономически развитом государстве победить проще простого, соответственно и бедных во всех смыслах в государстве не должно быть, а жалость к человеку — это клевета чистой воды. Так и получалось, что если даже люди и хотели обратить внимание на Саву, то боялись его этим оскорбить — круг замкнут. Поэтому различного рода жалости и слезы воспринимались как шутка и встречали в ответ только смех.
В Отделении документооборота 1185ВО он показал свои документы и военный билет, доказывающий, что у него еще есть почти полгода на поиск работы.
— А почему в наш округ? — спросила менеджер по работе с обращениями.
— А мне нельзя?
— Можно, мне просто необходимо сделать пометку в выписке.
— Напишите там, что просто захотел.
— Хорошо. Деньги вы можете получить в кассе.
Через несколько минут в отделении, Сава расправил большой рюкзак и плотно набил его Родуенами самого крупного номинала. Выйдя из Отделения, он не обнаружил на пустом перекрестке ни одного автомобиля и такси, поэтому решил поехать на автобусе.
Он стоял на зеленом пригорке, обдуваемый морским холодным ветром, и вспоминал детство. Хоть эмоции и были Саве чужды (он считал, что самые большие ошибки в жизни совершают из-за них), сейчас он дал им вольную. Многое накопилось под маской взрослой жизни, в которой он жил Экономикой и Родуеном. Маска силы, независимости, самодостаточности и позитива отрывалась от него, как облицовка от сильного ветра.
Он был сейчас маленьким добрым Савкой, который искренне радуется мелочам жизни и бежит навстречу только лучшему. На такой волне он, чуть ли не вприпрыжку, двинулся вдоль береговой линии к лучшей жизни.
Глава 28. В неизвестном поселении
24 июня 79-го.
— Ян, а сколько твой манипулятор может поднять?
— Тонн пять-семь вывезет. — ответил новый знакомый Савы.
— А ты можешь мне привезти вот те камни — вот оттуда на тот выступ? — Сава сопроводил пальцами свою просьбу.
— Давай, а сколько предложишь?
— Сколько попросишь.
— За двадцатку я еще и на стреле их попробую туда поднять с берега.
— Хорошо. За двадцать, так за двадцать. Поехали, тогда?
— Вот это разговор! Садись в кабину! — радовался Ян.
— И еще плиту вон ту давай еще захватим. — попросил Сава.
— Это камень такой плоский.
— Тоже пойдет. Стой, а есть у вас в поселении кто-нибудь поздоровее?
— Конечно, мы с ними и возим обычно все и везде. Но с ними ты сам договаривайся. Подъехать к ним?
— Да, очень нужно.
Манипулятор Яна двинулся к небольшому дому, огороженному забором. Во дворе стояла каменная кузница, из которой летели искры и раздавались удары наковальни.
— Киря! Ки-иря! — прокричал Ян и несколько раз нажал на гудок.
— Оу! Че? — раздался крик из кузницы.
— Тут гражданину хорошему помочь нужно. За рудики!
— За рудики? — вышел крупный вспотевший от жара парень, почесывая бороду.
— Конечно! Супруге как раз в Большом городе сережки купишь, как поедем! — крикнул в окно Ян, подмигнув Саве.
— А скока? И что нужно?
— Да километрах в двадцати хижинку сваять из камней. Человек пять точно нужно.
— Хм… а большую? — спросил Киря.
— Правда, а большую хижину-то? — переспросил Ян у Савы.
— Да нет, там большая и не получится. Меньше кузницы этой.
— Да махонькую надо, Кирь!
— Скока платишь? — посмотрел на Саву Киря.
— Сколько попросите.
— Хорошее дельце. Давай по десятке на брата.
— Да ты что, Кирь? Сдурел что-ли? — Ян удивился наглости и вступился.
— Спины то не казенные!
— По семерке!
Киря почесал бороду, уставившись в землю.
— Давай по семерке! Ща парней позову…
К позднему вечеру Сава сидел в пустой построенной хижине, накрытой большим ковром, который ему подарил Ян «в честь новоселья, как говорится».
Глава 29. Продукты
— А откуда у тебя стол, картины и твой постамент? — спросил Пьер, дослушав историю Савы.
— Стол и постамент сделали те же парни на заказ. Рукастые. А картины я из квартиры еще забрал, свернул их в тубу.
— А зачем тебе здесь это все? Если ты хотел покоя.
— Это, возможно, одно из проявлений той нирваны, о которой ты говорил. Мне не нужно теперь владеть и пользоваться накоплениями, Пьер. Мне нужно их созерцать, раз я положил на них всю молодость и столько сил. Эти вещи придают осмысленность моего бытия конкретно мне. Да — это продукты моих трудов в нашем Государстве.
— И как тебе в созерцании?
— Удивительно, Пьер! Тебе стоит попробовать!
— Сава, зачем ты поехал на войну-то?
— Честно говоря, по той же причине, по которой я был менеджером и стал бы старшим.
— По какой?
— Я не мог оставаться в стороне. Если Экономика, то зарабатывать, если покупать, то лучшее, если есть система, то я — ярый поклонник, а если уж война…, то автомат Ригерта.
— Ты, по-своему, прав…
— Прав — не прав. Неважно. К чему пришел? Вот это вопрос. Но теперь все лучше.
— Я рад за тебя, Сава. Искренне рад, что ты встал на этот путь и оказался здесь. Ты поступил очень смело! Ты здесь останешься?
— Да. Это то, что
