конце 1948 года Оппенгеймера избрали президентом Американского физического общества. «Роберта назначили министром физики», – шутила Китти. Примерно в то же время Оппенгеймер прочел в Рочестере[96] лекцию, в которой подверг пересмотру свои прежние взгляды. За два послевоенных года его мнение о Советском Союзе заметно изменилось в худшую сторону, и теперь основную часть вины за срыв мирной атомной инициативы он возлагал на советское правительство, но, тем не менее, продолжал подчеркивать преимущества открытости в межгосударственных отношениях.
Могло показаться, что жизнь нашего героя начала налаживаться, но тучи продолжали сгущаться, а сеть, которую плело вокруг него ФБР, стягивалась все туже.
Глава семнадцатая
Комиссия по расследованию анти-американской деятельности
Многие из тех, кто способствовал переворотам в науке, впоследствии тяжело переживали то, что они вынуждены были сделать.
Роберт Оппенгеймер
7 июня 1949 года Роберту Оппенгеймеру пришлось выступить перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности[97], которая в 1946 году сменила свой статус с временного на постоянный. Читая дальше, держите, пожалуйста, в уме, что наш герой был сложным человеком со значительными проблемами психологического характера, и не всегда его поведение было предсказуемым или легко объяснимым.
Оппенгеймера спросили, что он думает о своем бывшем ученике Бернарде Питерсе, защитившем в 1942 году докторскую диссертацию под руководством нашего героя. О том, что Питерс «изрядно красный» и имеет склонность к активным действиям (ясно каким), Оппенгеймер заявлял в беседе с представителем службы безопасности еще в январе 1944 года, когда его допрашивали по поводу самоубийства Джин Тэтлок. Но тогда эти слова не стали достоянием гласности. Теперь же Оппенгеймер добавил к сказанному ранее, что Питерс, бежавший в Соединенные Штаты от нацистов, был опасным, потому что критиковал американскую компартию за ее соглашательскую политику и имел «внушающее опасения прошлое». Будучи членом Коммунистической партии Германии, он участвовал в стычках с нацистами, а затем совершил побег из концлагеря.
Вышло так, что спустя неделю после допроса газета Rochester Times-Union опубликовала все, что Оппенгеймер говорил о Питерсе, и наш герой оказался в неловкой ситуации и лишился значительной доли уважения среди коллег-ученых, которые считали его доносчиком, способным перечеркнуть чужую жизнь ради того, чтобы обезопасить себя. В конечном итоге Питерс понял, что в Соединенных Штатах его карьере настал конец, и в 1951 году уехал в Бомбей (сейчас Мумбаи), где смог продолжить научную работу.
После Роберта Оппенгеймера перед Комиссией предстал Фрэнк, который после слушаний лишился профессорской должности в Миннесотском университете. Отчасти он был виноват в этом сам, поскольку не раз, в том числе и в беседах с руководством университета, отрицал свою принадлежность к компартии, а во время слушаний был вынужден признаться в этом (известно же, как в Америке не любят уличенных во лжи). Более пятидесяти ученых-физиков подписали обращение к ректору Миннесотского университета Джеймсу Льюису Морриллу с просьбой восстановить Фрэнка в должности, но среди подписавших не было Роберта Оппенгеймера. С этого момента в отношениях между братьями пролегла глубокая трещина. Фрэнк и в особенности его жена Джеки не могли простить Роберту «предательства», которое на самом деле было не столько предательством, сколько нежеланием ввязываться в очередную политическую акцию, пусть даже и локального характера. Осознав свои перспективы, Фрэнк на остатки отцовского наследства приобрел ранчо в Колорадо и занялся сельским хозяйством.
9 февраля 1950 года в канун Дня Линкольна[98] сенатор-республиканец Джозеф Маккарти выступил с речью в Республиканском женском клубе города Уилинга (штат Западная Вирджиния). Порассуждав о безнравственности коммунизма и слабости Соединенных Штатов перед лицом советской угрозы, он сказал: «Я держу в руках список из двухсот пяти имен… которые были представлены Государственному департаменту как члены Коммунистической партии и которые, тем не менее, все еще находятся на службе и продолжают участвовать в формировании политики Государственного департамента». Рожок прозвучал, охота на «красных лис» началась, и одной из них стал наш герой, в то время активно выступавший против создания водородной бомбы – нового оружия массового уничтожения, действие которого основано на использовании энергии, выделяющейся при реакции образования ядра гелия из двух изотопов водорода. Во время этой реакции часть массы ядер водорода превращается в огромное количество энергии. Активатором служит взрыв относительно небольшого плутониевого заряда, создающего необходимые условия для ядерного синтеза, высокую температуру и высокое давление. Первая советская водородная бомба, взорванная 12 августа 1953 года на полигоне под Семипалатинском, имела мощность в четыреста килотонн тротила, то есть была в двадцать с лишним раз мощнее «Малыша», сброшенного на Хиросиму. Сравнение уместно проводить именно с советской бомбой, поскольку то, что взорвали Соединенные Штаты 1 ноября 1952 года на атолле Эниветок на Маршалловых островах, было не полноценным снарядом, который можно сбросить с воздуха, а стационарным зарядом.
Оппенгеймер выступал против водородной бомбы не только как сторонник всеобщего разоружения, но и как прагматик, считавший, что реализация этой идеи займет много времени, отвлечет многих ученых от более полезных дел, обойдется очень дорого, и не факт еще, что готовое изделие получится транспортабельным из-за высокой массы. В феврале 1951 года возглавляемая Оппенгеймером Группа долгосрочных целей (очередная комиссия по изучению перспектив ядерного оружия) представила доклад, в котором говорилось, что возможность создания водородной бомбы – дело долгое и туманное, лучше бы заняться разработками тактического ядерного оружия, а именно плутониевых бомб.
Практически одновременно с представлением доклада Оппенгеймер опубликовал в Bulletin of the Atomic Scientists статью под названием «Замечания о военной ценности атома», ставшую чем-то вроде научно-популярного приложения к докладу. Помимо прочего, в статье подвергалась критике концепция стратегических бомбардировок: бомбардировок многонаселенных городов с расположенными в них важными заводами в глубоком тылу противника. При этом Оппенгеймер ссылался на слова контр-адмирала Ральфа Офсти, который в октябре 1949 года сказал, что: «стратегические воздушные операции… несостоятельны в военном отношении и имеют ограниченный эффект, но при этом они аморальны и решительно вредят стабильности послевоенного мира». Офсти после этих слов остался на службе и дослужился до командующего Шестым флотом. А вот нашему герою подобного выпада не простили, тем более что он вскоре подлил масла в огонь. В середине 1951 года Оппенгеймера пригласили принять участие в проекте «Виста», посвященном изучению возможностей тактического применения ядерного оружия. В то время шла Корейская война[99], но проект рассматривал действия армии Соединенных Штатов в Западной Европе. Заключение Оппенгеймера и его коллег было следующим: стратегические ядерные бомбардировки советских городов не встретят понимания у европейцев, которые будут бояться ответных ударов по своим городам, разумнее будет использовать все средства для нанесения ударов по наступающим советским войскам, это будет воспринято в Европе позитивно.
Что можно подумать о тренере, который вместо удара в челюсть, могущего привести к нокауту, советует своему ученику дать
