громко говорит Рома, глядя на девочку. Они будто создали взглядами какой-то свой мост безопасности. — Или в животных.
— Отличная идея, Ромочка, — поддерживает его воспитательница. Она говорит бодро, но я слышу в её голосе тот же панический страх, который сидит в моём собственном горле.
— Собака! — выкрикиваю первой.
— Акула! — поддерживает меня сын.
— Аист, — дрожащим голосом говорит девочка с бантами.
Постепенно дети включаются. Правила игры те же: не двигаться. Но сколько ещё они продержатся, это же дети…
Я настолько напряжена, что чувствую, что моё тело начинает болеть. Мышцы саднят. Мама напротив тоже держится из последних сил, я вижу это по пепельному оттенку её лица.
А может, никто не придёт на помощь? Может, мы, как в том фильме, попали во временную дыру, и никто не знает о нас?
Но нет, нам помогут. Должны! Вон уже слышны сирены. Уверена, это помощь.
На улице слышны крики и разговоры, кто-то отдаёт команды нести тросы.
— Я писить хочу, — кривится мальчишка сзади нас. — Тётя, позови воспитателя.
— Малыш, потерпи немного, совсем скоро сможешь в туалет сходить, — говорю ему, повернув голову.
— Я сейчас хочу, — начинает хныкать. — Сам тогда пойду.
К моему ужасу он начинает возиться на сидении, пытаясь сползти с него.
— Нет-нет, малыш…
Раздаётся лязг и скрежет, автобус резко дёргается и кренится вперёд. Девушка напротив вскрикивает и прижимает к себе дочь. Я тоже крепко стискиваю ладошку Ромки и зажмуриваюсь.
— Боже помоги… — шепчу тихо.
И тут слышу низкий мужской голос.
— Так, выходим по одному. Аккуратно. Сначала дети с передних сидений, потом с задних. Потом взрослые.
Открыв глаза, я вижу, что чуть дальше нас задняя дверь приоткрыта и в неё заглядывает спасатель. Сердце ускоряется — нас спасут!
— Так, ребята, кого называю, встаём и идём вон к тому дяде, — командует воспитательница. Тихонько, не толкаясь, рюкзачки забираем.
Дети по очереди встают и вереницей продвигаются по салону к выходу, где их принимает мчсник.
— Мам, я не пойду без тебя, — хнычет Ромка.
— Пойдёшь, зайка, я почти сразу за тобой. Кире одной будет страшно, нужно её поддержать, пока мы с её мамой не выйдем, ладно?
Ромка переводит взгляд на девочку с сиреневыми бантами и всё же соглашается. Мой смелый мальчик.
Когда в автобусе не остаётся ни одного ребёнка, помогают выбраться и взрослым. И, оказавшись на улице, я глубоко вдыхаю морозный воздух и скорее ищу Ромку, который стоит с остальными детьми возле работников службы спасения и что-то говорит Кире.
Автобус закреплён тросами к ограждению и машинам МЧС. Развороченные края забора, покорёженный металл, дыра в пропасть — выглядит страшно. И мне не верится, что мы, наконец, вне опасности.
Ко мне подбегает Рома, а за ним подходит сотрудник МЧС, спрашивает, нужна ли нам помощь. Трасса почти вся перекрыта за исключением всего одной полосы. Вокруг суетятся люди, уже подъехали родители некоторых детей. Я обнимаю сына и говорю, что нам ничего не нужно.
— Возьмите хотя бы чай, — кивает девушка из скорой, что стоит рядом.
— Чай, пожалуй, возьмём, — благодарю её и беру горячий стакан в руки, согревая ладони.
— Мама, там папа! — Ромка срывается в сторону.
— Стой, куда ты?
Я дёргаюсь за ним, а потом в нескольких метрах вижу Нажинского. Он ловит сына на лету и крепко прижимает к себе, гладит по голове и целует в висок, прикрыв глаза.
И только сейчас, когда внутри этот тугой шар сдувается и места становится будто больше для нормального биения сердца, я понимаю, что по щекам текут слёзы.
32
Мама Киры не может остановиться плакать. Она вроде бы уже успокоилась, но я слышу, как снова носом шмыгает с заднего сиденья. Но ведь и не удивительно после пережитого.
Мы остались с воспитателем, пока за всеми ребятами не приехали родители, а Киру и её маму Нину забрали с собой на машине. Дети болтают, они уже успокоились и немного расслабились, но нам — родителям, произошедшее будет сниться ещё долго. И самое страшное, что тут понимаешь, что ты никак не мог предотвратить или предугадать случившееся. Оно не зависело от тебя, твоей осторожности, подготовленности, продуманности. И что так бывает — пугает. Что несмотря на любой уровень контроля некоторые вещи происходят потому что происходят.
Ярослав тоже всё это время находился рядом. Помогал воспитателю обзванивать родителей, подключил к этому свою секретаршу удалённо. И почти не спускал с рук Ромку.
А вот я будто впала в прострацию. Меня знобило даже в шапке, шубе и тёплых варежках. Я выпила, наверное, стаканов пять горячего чая, но дрожь в пальцах так до конца и не ушла.
И даже в тёплом салоне машины Ярослава меня всё ещё немного трясёт. Я почему-то не могу расплакаться, как Нина, мне на это будто сил не хватает. Наоборот, я застыла, зажалась и хотела лишь только влезть под одеяло и уснуть.
— Нин, всё хорошо, выдыхай, — поворачиваюсь к ней, пытаюсь подбодрить улыбкой. — Уже всё позади.
— Знаю, — она старается говорить ровно, чтобы дети не поняли, что она расклеилась. — Но в голове всё снова и снова происходит. И мне становится страшно.
— Ты проживаешь не то, что случилось, — вдруг вступает в наш разговор Ярослав. — А то, чего не случилось, но могло. Это сводит с ума.
— Да, так и есть, — Нина вздыхает, но, кажется, слова Ярослава помогают ей понять, как немного ослабить напряжение. Что нужно разделить произошедшее и гипотетическое.
Мне его слова тоже западают в душу. Да и вообще, что он сказал их. В голове всплывает картинка, как он обнял сына, как прижал его голову к груди, прикрыв глаза. Это были сильные, неподдельные эмоции. Да и зачем Нажинскому было бы играть?
В груди становится тепло, и я иначе смотрю на него. Сосредоточенный, внимательно следит за дорогой. Он тот же, но в то же время что-то изменилось в Нажинском.
Горький осадок, оставшийся после недавнего вечера, когда он вернулся домой поздно, пьяный и с трофеем в портфеле продолжает отравлять. Но мы никто друг для друга. А с Ромой они отец и сын, и я не имею права переносить свои эмоции на их отношения.
Мы отвозим Нину и Киру домой, они, оказывается, живут от нас буквально через два дома. Мы с Ниной даже договариваемся завтра погулять с детьми в парке по-соседству.
Потом едем домой. Ужинаем. Ромка и Ярослав негромко переговариваются, а я по-прежнему ощущаю себя так, будто слышу всё и вижу через толщу воды. Реакции заторможены.
Ромка выключается рано.
