тоже с юго-востока и, должно быть, поклоняется тем же богам. Он говорил, что Морриган — их богиня войны и смерти, но даже жрецов его клана так пугал её образ, что они постепенно заменили Морриган девой-воительницей святой Лурдес, которую они называют святой Рхонвен, оставив Морриган только недобрые ночи, злую магию и долины смерти.
— Всё так, — подтвердил Филбертус. — Культ Морриган связан с тёмной магией, ей поклоняются колдуны и ведьмы, практикующие запрещённые у нас ритуалы, потому и сам культ включён в список запретных. Но когда был возведён тот храм, о его истинном смысле никто, кроме её адептов, не знал. Потом тот род пресёкся, жрецов на всякий случай сожгли на костре, и храм оказался заброшенным. Он находится на окраине, но довольно далеко от южной стены, никому там не мешает, потому его и не сносят. А дурная слава делает его весьма непривлекательным для дальнейшего использования.
— Выходит, дурная слава вполне оправдана.
— Да, там действительно обитает призрачный пёс. Именно за ним мы и поедем.
— Я готов, — кивнул Марк, поставив пустой кубок на стол.
— Не торопись, — покачал головой Филбертус и взял свой, — этот пёс прячется там уже целую вечность и никуда не денется, если мы приедем туда чуть позже.
Марк внимательно посмотрел на него, и ему показалось, что пить можжевеловый эль этого любителя сладкого вина заставило его замечание о том, что эль смягчает страх.
В этот раз Марк не стал брать с собой оруженосцев. Ему самому было не по себе, он не знал, как защититься, если что-то пойдёт не так, не говоря уж о том, чтоб защищать двух мальчишек. К тому же его и Филбертуса сопровождала дюжина колдунов из Белой башни, что с одной стороны вроде бы гарантировало надёжную охрану, но с другой говорило о том, что это будет явно небезопасная вылазка.
Выехав из ворот южной башни, Филбертус сразу же свернул направо и двинулся на юг города, в тёмные бедные кварталы, где селились те, кто не могли позволить себе жить в других районах. Ни обедневших дворян, ни обывателей, ни ремесленников с торговцами на этих улицах было не встретить. Возможно, потому, едва углубившись в тёмный грязный лабиринт окраины, Филбертус пришпорил коня и помчался вперёд, не заботясь о том, что кто-то может попасть под копыта. Марк поспешил за ним, и следом неслись чёрные всадники в одинаковых плащах с накинутыми на головы капюшонами, которые и сами напоминали призраков.
Никто не попал им под копыта, улицы были пусты, вероятно, потому что началась ночь, но, скорее всего, жители трущоб, заслышав приближение всадников, заранее убирались с их пути.
Кладбище находилось в самом бедном районе, где покосившиеся дома опирались друг на друга чёрными, покрытыми трещинами и мхом стенами. Это была сравнительно небольшая площадка, где из высокой травы торчали покосившиеся каменные плиты со странными знаками, а в центре стояло тёмное высокое здание с обломанным шпилем и давно уже выбитыми окнами. Спешившись, Филбертус передал коня одному из своих подручных, в то время как другой зажигал факел.
— Мы пойдём вдвоём, — сообщил Филбертус, взглянув на Марка. — Мои люди будут ждать снаружи и, если что-то пойдёт не так, придут нам на помощь.
— А что может пойти не так? — спросил Марк, с тревогой глядя, как над травой, перелетая с памятника на памятник, кружат синеватые огоньки.
— Например, эта тварь набросится на нас.
— Правда? Такое возможно? — барон подозрительно прищурился. — Я, вроде как, буду под твоей защитой. А сам-то ты когда-нибудь уже проделывал такое?
— Я нет, но бабка делала это пару раз и каждый раз успешно.
— В отличие от неё ты смертен, — напомнил Марк. — Хотя бы объясни, что мы должны сделать?
— Найти в этих руинах призрачного пса и надеть на него вот этот ошейник.
Филбертус вытащил из подсумка красивый золотой ошейник, украшенный яркими самоцветами и сложным орнаментом.
— Всего-то? — нервно рассмеялся Марк. — Надеть ошейник на призрачного пса с большими зубами, сроду не носившего ошейников? И ты знаешь, как это сделать?
— Да, — Филбертус недовольно взглянул на него. — Я зачарую его пением, лишу воли и надену этот чёртов ошейник. Ты можешь подождать меня здесь.
— Искушение велико, но я, пожалуй, пойду с тобой. Вдруг он не любит музыку.
Маг пожал плечами и направился к строению. Марк последовал за ним, привычно положив руку на эфес меча и при этом осознавая всю бесполезность этого жеста.
Храм был невелик, всего лишь квадратное строение с одним залом внутри. Потолок по сторонам поддерживался низкой выщербленной колоннадой, за которой темнели тяжелые плиты семейной усыпальницы, а впереди на высоком постаменте стояла тёмная статуя, в которой угадывались очертания длинноволосой женщины с копьём. На плече у неё сидела какая-то птица. Марк не стал рассматривать её, ему почему-то вообще не хотелось смотреть в ту сторону, и к чему-то вспомнилось единственное посещение храма Ангела Тьмы в луаре, когда он увидел нижнюю часть статуи тёмного божества в белых доспехах, в то время как верхняя скрывалась в темноте зала. Тогда ему казалось, что Ангел Тьмы смотрит на него своими мерцающими изумрудом глазами, и у него отпало всякое желание попытаться рассмотреть его лицо.
Филбертус тем временем медленно пошёл по залу, настороженно осматриваясь по сторонам, заглядывая за колонны и в промежутки между могилами. А потом раздался этот звук — глухое злобное рычание откуда-то от алтаря. Затем послышались шаги крупных лап, когти скребли по выщербленным плитам, рычание дополнилось хриплым дыханием, но хотя все эти звуки приближались, ни Марк, ни его спутник никого не видели.
— Он здесь, — сообщил Филбертус, остановившись, а после глубоким чистым голосом начал выводить странную мелодию на неизвестном языке.
Марк прислушивался, чувствуя, как по его плечам пробегает дрожь. Единственное, что он мог разобрать в этой песне, это многократное повторение слова «Морриган», наверно это был древний гимн, посвящённый тёмной богине. Рычание на какое-то время смолкло, а потом раздался свирепый лай, когти лап процарапали по плитам глубокие борозды, и что-то большое и тяжёлое сбило Филбертуса с ног.
Маг упал на спину, вытянув вверх руки, которые дрожали от напряжения. Его факел лежал на полу с одной стороны, а в другую отлетел мерцающий письменами и самоцветами ошейник. Лай снова перешёл в свирепое рычание. Филбертус выкрикивал какие-то непонятные слова, видимо, заклинания, но это не имело особого успеха. А Марк, наконец, пришёл в себя. Оцепенение, вызванное ужасом, как-то резко спало, и он бросился вперёд, но не к Филбертусу, а к ошейнику и, подхватив его с пола,
