Охранник кивнул.
— Договорились, парень.
3
Винсенте спускался по бульвару Рохас, держась посередине или лавируя между машинами. Может, по тротуарам и быстрее, но он привык ходить по проезжей части. Он хотел выследить Тотоя до наступления темноты и в то же время искоса наблюдал за машинами: а вдруг повезет? За рулем в основном родители, на заднем сиденье дети; а еще попадались такси с пассажирами.
Он вглядывался в машины скорее по привычке, потому что выпрашивать милостыню в пробках было почти бесполезно. Большинство машин было с кондиционерами, а значит, и окна вечно закрыты. А тут еще эти тонированные стекла: глаз совсем не видно. Разве можно просить милостыню, не глядя человеку в глаза? Кондиционеры и особенно тонированные стекла были настоящим проклятием. Их зеркальная поверхность создавала неприятное ощущение, будто просишь подаяние у собственного отражения, только более темного.
Когда Винсенте поравнялся с небоскребом Легаспи и свернул с бульвара налево, он заработал всего один песо. И даже не целой монеткой, а двумя по пятьдесят сентаво, которые ему подали два типа, гоняющие на роликах. Смех, да и только, — подумал он, — пробок больше чем обычно, а доходов никаких.
К счастью, ему подвернулась возможность пополнить свои скудные запасы, когда на ступенях бокового входа в небоскреб он увидел Альфредо. Винсенте взглянул на небо и сообразил, что у него есть еще минут пятнадцать, а потом нужно будет срочно продолжить поиски Тотоя. Можно успеть, если все хорошенько рассчитать и не вступать с Альфредо в длинные разговоры.
Альфредо читал, уставившись в текст круглыми стеклами очков и наклонившись так, что его худое тело почти выгнулось дугой. Он вечно читал. Уличные мальчишки, его клиенты, верили, что он ищет в книгах, где-то между строчками или буквами, некий едва заметный проход, в который можно нырнуть и исчезнуть среди страниц раз и навсегда.
— Привет, Фредо.
Альфредо промолчал, заставив Винсенте стоять в нетерпеливом ожидании, пока дочитывал абзац. Наконец он поднял голову:
— Здорово, Сенте. — И осторожно отложил книгу в сторону.
— Что новенького?
— Да так… Я смотрю, ты нарвался на муниципалов.
— Ха! — И Винсенте провел рукой по бритой голове с остатками волос. — Как же! Это я сам подстригся.
— Сам?
— Ну да. Это последний писк. Скоро все модники будут так ходить.
— Последний писк… — ухмыльнулся Альфредо и, поправив очки, стал выглядеть старше своих двадцати восьми лет. — Уж не знаю, верить тебе или нет.
— Не стоит, — сказал Винсенте. — Я просто пошутил. Слушай, у меня для тебя есть сон.
— Сон? Извини, но сегодня не твой день. Приходи послезавтра.
— У меня деньги кончились.
— Прекрати, Сенте. Ты же знаешь, что каждый приходит строго в свой день. Это несправедливо по отношению к другим ребятам.
— Но у меня самые интересные сны.
— Это правда, — неохотно признался Альфредо. — Они интересные, и ты их хорошо запоминаешь.
— Ну так как?
— А так, что у меня на сегодня есть сон Тотоя, хотя… — Альфредо махнул рукой, — от этого парня никакого проку. Все его сны — о перестрелках, девицах и драках, где главный герой он сам. К тому же это даже не настоящие сны, а просто его фантазии.
— Точно, — со скучающим видом подтвердил Винсенте, которому часто приходилось выслушивать жалобы Альфредо.
— Конечно, они тоже по-своему интересны, с точки зрения того, что он выбирает для своих фантазий… но все они одинаковые. Сплошные гангстеры, войны да инопланетяне. Не хватает разнообразия.
— Честно говоря, Фредо, — прервал его Винсенте, — я немного спешу. Так что, рассказывать тебе сон или нет?
— Даже не знаю, — сказал Альфредо. — Вроде уже есть сон Тотоя… — Но его рука сама тянулась к магнитофону в сумке. — Ладно, какого черта! Давай твой сон.
— Вот это дело, — кивнул Винсенте. — Он тебе понравится.
Альфредо нажал на запись.
— Так вот. Значит, стоял я около мойки…
Я стоял около белой каменной мойки на кухне, и мне казалось, будто это кухня дома, где я когда-то жил, но не уверен, что помню точно. Потом с улицы вошел отец, а на улице такая жара, я это через дверь чувствую. Тут он и говорит: «Взгляни-ка на это». Смотрю, а он держит в руке совсем крошечного ребенка, сантиметров десять, не больше. Я про себя думаю: этот ребеночек такой крохотный, что с ним надо обращаться очень осторожно, а отец держит его как-то небрежно.
Вдруг он роняет ребенка. Тот падает в мойку и проскакивает прямо в сливное отверстие. Я очень перепугался. Отец тоже разволновался, но стоит как вкопанный и говорит: «Сейчас пойду за помощью к соседям» — или что-то вроде этого. Но я-то думаю: к тому времени ребеночек утонет, ведь в сифоне под мойкой всегда полно воды.
Тогда я залез под мойку, дернул за трубу, и она легко отошла. Ребенок очутился у меня на ладони, но он совсем не дышит, а во рту у него полно какой-то белой жидкости, как будто его стошнило.
Я пытаюсь его оживить. Очень осторожно нажимаю ему на животик, дышу ему в ротик и очень боюсь, как бы чего-нибудь не повредить. Тут ребеночек снова задышал. Я обрадовался, а он опять перестал дышать. Я опять его оживляю. Он подышал несколько секунд и опять перестал.
И так повторяется все время, только каждый раз ему все хуже. Он пытается заплакать и пошевелиться, но теперь я точно знаю, что он умирает и мне его не спасти. А я все пытаюсь и пытаюсь и делаю ему все больней.
На этом месте я проснулся.
— …Ты когда-нибудь видел плод?
— Что?
— Плод… — помедлил Альфредо. — Это то, что ты описал: совсем крошечный ребенок. Может, твоя мать или сестра были беременны. И ребенок умер в утробе. Ты когда-нибудь видел что-то похожее?
Винсенте помотал головой:
— Вроде нет. А может, и видел, если так хорошо запомнил.
— Откуда ты знаешь, как оживлять людей? Ну, там, нажимать на грудь, дышать в рот?
— Видел.
— Этот сон был чем-то вроде кошмара?
— Точно.
— А когда ты проснулся, то почувствовал себя…
— Плохо.
— Как думаешь, что может означать этот сон?
Винсенте рассмеялся.
— Я знаю, что ты про него думаешь.
— Тогда расскажи.
— Ты думаешь, что ребенок — это я сам и что я злюсь на отца за то, что он исчез, когда я был еще маленьким. А еще ты думаешь, что этот ребенок — Тотой, потому что я иногда о нем забочусь.
— Ммм…
