к розовым кончикам груди; его руки тем временем исследовали плавный изгиб бедер, шелковистую поверхность плоского живота. Следуя за руками, губы Филип па спускались все ниже и ниже, пока не достигли курчавых волос внизу живота.
Опьянев от ласк, широко раскрыв глаза, Фьора почти не осознавала происходящего. Все ее тело рвалось навстречу этому человеку, который действительно превратил его в музыкальный инструмент, извлекая из него то страстные вздохи, то нежные стоны…
Наконец Филипп покрыл ее своим телом, крепко сжал в объятиях и завладел ее ртом. Фьора так и таяла под его жадными поцелуями… Тело ее напряглось и выгнулось дугой, как бы пытаясь освободиться от давящего сверху груза. Но Филипп с легкостью подавил это сопротивление, и Фьора почувствовала, как он входит в нее.
Ощутив внезапную боль, она вскрикнула, но крик этот тотчас был заглушен поцелуем. Мгновение Филипп оставался неподвижным, затем, погрузив руки в блестящий водопад ее волос, он начал, сначала очень медленно и осторожно, свой любовный танец, ритму которого с удовольствием подчинилась Фьора… Мощная волна страсти подхватила их, и на ее гребне они достигли экстаза… Волна отхлынула, оставив любовников, обессилевших и задыхающихся, на измятом пляже простыней…
Но Филипп не ослабил своих объятий…
Это неопытное, только что пробудившееся к любви существо заставило его заглянуть в потаенные глубины своей души и сделать потрясшее его открытие. Он думал, что любит Фьору так же, как прежде любил и других женщин. Но на этот раз охотник, похоже, попался в свои собственные сети и не имел ни малейшего желания от них освободиться.
Однако с рассветом ему придется это сделать. Раб данного обещания, Филипп должен будет уехать, покинуть жену, зная, что впредь ее больше не увидит, что их жизненные пути никогда не пересекутся. Бельтрами ни за что не согласится на изменение их контракта, особенно что касается его последнего пункта. Филипп понял это по тому полному ненависти взгляду, который купец бросил на него при прощании, когда он уже собирался подняться в спальню Фьоры…
— Я люблю тебя! — прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы. — Ты никогда не узнаешь, до какой степени я тебя люблю…
— Почему же я этого никогда не узнаю? У нас впереди целая жизнь. Вполне достаточно, чтобы доказать свою любовь.
— Кто знает, что нас ждет впереди? Я уезжаю, а ты должна остаться, потому что я не могу взять тебя с собой.
— Так ли уж это невозможно?
— Ты же прекрасно понимаешь, что женщин не берут на войну.
— Может быть, они воевали бы не хуже мужчин? Я пошла бы на любой риск, только чтобы быть рядом с тобой.
— Выходит, я женился на молодой львице? — ответил Филипп, целуя жену. — Твои слова, любимая, лишь растравляют мои раны. Ты должна остаться… хотя бы для того, чтобы не подводить отца. Ведь великий Лоренцо именно потому так и злопамятен, что не обладает законным правом вершить власть.
Я ничуть не обольщаюсь относительно его чувств к моему герцогу. Если Лоренцо узнает, что отец отдал тебя мне в жены, даже не спрося его мнения, то вас обоих ждут неприятности.
— В таком случае мне остается только ждать, — вздохнула Фьора. — Но даже неделя разлуки покажется мне непереносимой… Ты действительно должен уехать рано утром?..
— Да, я не могу задерживаться…
— Тогда не будем терять ни минуты времени, дарованного нам судьбой. Люби меня! Филипп, люби меня еще и еще, чтобы воспоминаний с избытком хватило на те дни и ночи, что мне придется прожить без тебя.
Филиппа не надо было уговаривать. В нем вновь проснулось желание. Но он сдерживал себя, боясь причинить боль юному существу, которое так безоглядно доверяло ему себя.
Поэтому он слегка отодвинулся.
— Не надо спешить, моя милая… Ты так молода, так хрупка… Я боюсь причинить тебе боль!
— Ты никогда не сделаешь мне больно, потому что я сама тебя зову… Мне так нравится быть твоею…
Филипп смотрел на жену, не отрывая глаз, завороженный ее красотою… Неяркий свет ночника позолотил ее тело, подчеркнул нежную округлость груди, изящную линию бедер. Он долго любовался ее прекрасным, чистым лицом. Нежные губы Фьоры приоткрылись в ожидании, а глаза потемнели от страсти. Никогда прежде Филиппу не приходилось обладать такой красавицей. Со временем она расцветет еще пышнее, но не ему ею любоваться. При этой мысли сердце его сжалось.
— Ты этого хочешь? — спросил он внезапно охрипшим голосом. — Ты этого действительно хочешь?..
В ответ послышался совсем детский и одновременно такой волнующий смех Фьоры:
— Конечно, я этого хочу! Платон утверждает, что то, что доставляет удовольствие, полезно повторять два, а то и три раза!
Филипп онемел от удивления. В первую брачную ночь он меньше всего ожидал услышать упоминание о Платоне. Кто бы мог подумать, что такая хорошенькая, молоденькая девушка воспитана на произведениях греческих философов! А так как его собственные познания в античной литературе ограничивались "Комментариями»Цезаря, то Филипп почувствовал себя задетым…
— А что Платон говорил о любви? — спросил он, снова начиная ласкать нежную кожу Фьоры.
— Он… он не упоминает о ней совсем, — пролепетала она. — Но зато он пишет… "Отдай, и тебе возвратится сторицею!»И я… я навсегда отдаю тебе себя! И хочу, чтобы ты всецело принадлежал мне…
Тогда Филипп грубо взял ее, как взял бы любую женщину в захваченном и отданном на разграбление городе. Фьора кричала под ним, но он рукой зажал ей рот. Филипп чувствовал, что по ее лицу текут слезы, и, поняв, что причинил ей боль, не смог сдержать злорадства: ведь эта девушка, зачатая в грехе и воспитанная на еретической философии, несомненно, послана ему самим дьяволом. Он хотел бы убить ее, чтобы освободиться от сети, которой она так незаметно опутала его душу. И вот его пальцы уже сжимаются на хрупкой шее девушки… Но тут Фьора открыла свои огромные, блестевшие от слез глаза и потянулась к нему припухшими от поцелуев губами…
— Филипп! — прошептала она. — Мой любимый, мой господин.
— Дьявол тебе господин! — прорычал Филипп. — Подобная красота не может быть угодна всевышнему…
Внезапно опомнившись, Фьора попыталась вырваться из объятий мужа.
— Если уж речь зашла о дьяволе, то это ты разбудил его во мне, — сказала она так горестно, что Филиппу стало стыдно.
Теперь Фьора плакала вовсе не от счастья. Одну за другой Филипп осушил губами слезинки на ее щеках, затем долго целовал дрожащий рот, пока вновь не пробудил в ней желание…
— Прости! — прошептал он наконец. — Ты просто свела меня с ума…
— В таком случае мы оба сумасшедшие, — сказала Фьора, успокоившись,
