ее, зная, что хуже делаешь, что потом будешь за краткий порыв, одиннадцать минут страсти расплачиваться годами воспоминаний и ломаться внутренне, снова.
- Да короче, - Никита оборачивается, садится за стол напротив меня. - Не перевоспитать ее уже. Упертая. Как дети, - он улыбается.
- Любишь ее?
- У нас в последнее время не все гладко, - ножом он размазывает по тосту плавленный сыр. - Но да. Люблю. Она прелесть. Ей бы красный цветок в волосы. На цыганку будет похожа, юную, которая против устаревших традиций табора прет. Сериал такой был старый, бабушка моя смотрела.
- Не на цыганку, - машинально поправляю. - У нее мать арабка.
Никита в удивлении вскидывает брови.
Смотрим друг на друга в упор, не мигая, мирно жужит холодильник, кухню заливает солнечный свет, а я чувствую себя как на дуэли, словно мы вот-вот перестреляемся, чтобы заявить права на ее сердце.
Кажется, у него в кабинете есть ружья.
- Цвет кожи, волос, разрез глаз, - перечисляю и отставляю в сторону чашку с недопитым кофе.
На ум идет легендарный роман о любви и мести, в котором герой из простого марсельского рыбака превратился в сказочного богача, добрая сказка. В той истории граф ничего не ел и не пил в доме, которому собирается принести зло, в доме врагов.
А Никита никогда не станет мне другом, бессмысленно самому себе врать, он враг мой, с ним моя любимая женщина, и зло я ему уже принес, полчаса назад.
- А про мать Иры откуда знаешь? - Никита с хрустом откусывает тост. - Она нас не знакомит, вообще, о ней не говорит.
- Олеся что-то рассказывала, - поднимаюсь из-за стола. Поправляю наручные часы. - Ладно, поеду я.
- А Олеся? - спрашивает он с набитым ртом.
Олеся.
Моя невеста.
Две недели до свадьбы.
Я не понимаю, что делаю.
- Она злоупотребила вчера, - прислушиваюсь к звукам в коридоре. - Спать до обеда будет. Скажи, что у меня встреча. Буду ждать ее дома.
- Ты давай не пропадай, - он тянет руку через стол, - и уже для мальчишника пора все бронировать. Куда хочешь?
- Не думал пока, - кратко отвечаю, смотрю на его руку. С заминкой протягиваю в ответ свою. - На телефоне, Ник.
- Давай, Илюх, - он отхлебывает кофе. - Дорогу найдешь, дверь просто захлопни.
Просто захлопну.
Выхожу в коридор, оттуда в холл. Подхватываю с дивана пиджак, стою перед зеркалом. В очередной раз убеждаюсь, что мои насмешки над судьбой и обвинениями ее отца, его убежденностью, что я миропорядок вещей нарушаю, присвоив себе его дочь - это нихрена не смешно.
Он пророчил нам трагедию, она случилась.
Но любить я из-за этого меньше не перестал, мою чувство изменилось, дьявольски развратилось, оно перородилось, и заново выросло, во что-то страшно-огромное, беспощадное, по-зверски, по-черному требовательное, вечное.
- Привет, - в нескольких шагах от меня звучит ее голос.
Медленно, словно галюцинацию спугнуть боюсь, поворачиваю голову.
Она стоит рядом, черные волосы после душа влажно блестят, она кутается в свитер с высоким воротником, словно в такую жару ее пробирает холод.
- Привет.
Я соскучился, хочу за руку взять и увести отсюда, мне наплевать, что еще с нами случится, я ради нее стены ломать буду, головой пробивать потолки, заберу с собой в лес или в горы, и мы станем отшельниками, будем жить на отшибе в заброшенном домике, смотреть на звезды с высоты Эвереста, падать в пенные волны где-нибудь на краю штатов.
Мы никому не помешаем, я ничего больше от жизни не требую, ее лишь.
- Нельзя вечно винить меня в смерти твоего отца, Ира, - приближаюсь к ней. - С нами много чего случилось. Но нужно смириться. И двигаться дальше.
Она смотрит внимательно, взгляд ясный, блестящий, моя черная смородина, вижу свое отражение, жду ее слов.
- Мы уже двигаемся, - говорит она, наконец. Тянет руку, касается моего пиджака.
Еще пару секунд смотрит мне в глаза.
И за моей спиной щелкает замок.
- Выгоняешь? - усмехаюсь.
- Я замужем, Илья. Ты через две недели женишься.
- Твой муж...
- Я ему все скажу.
Ее голос чистый, уверенностью льется, она шире распахивает дверь и отступает на шаг.
- Счастливой семейной жизни, Илья.
Там, за спиной, улица, я порог перешагну - и все точно кончится, я не могу сделать этого, но я должен, последнее желание смертника - в парке на рассвете, я ей обещал, я ей шептал, чтобы она представила, что я умер.
И вот она представила.
И если ей так легче.
- Счастливой семейной жизни, Ира, - поправляю пиджак.
Шагаю на крыльцо.
И просто хлопаю дверью.