– Ты не могла меня больнее задеть! – простонала Селина. – Ты же помнишь, помнишь, дорогой папа всегда предупреждал нас именно против этих странностей, всегда хотел, чтобы мы общались с достойными людьми… Нет, меня просто в дрожь бросает. Что бы он сказал, если бы был жив? Меня утешает лишь то, что он этого уже не узнает…
Потребовалось битых полчаса, чтобы убедить Селину согласиться на такой расклад; но и в этом случае она согласилась лишь потому, что боялась слухов, которые неминуемо пойдут по всему городу, если ее младшая сестра встретится за ужином один на один с мистером Каверли… После этого Селина потратила большую часть дня на составление формального приглашения, исполненного по всем правилам куртуазного письмосложения. Мистер Каверли, однако, не оценил титанических усилий Селины и ответил весьма краткой запиской, из которой у Селины сложилось впечатление, что он пригласил ее сестру на спектакль из чисто филантропического чувства соболезнования сирым и убогим. Так что Селина по крайней мере успокоилась насчет интрижки между ним и Эбби, и, когда они встретились в Зале Источников, приближение Каверли к Эбби не вызвало у Селины тревоги. Множество джентльменов кружилось вокруг Эбби; та любила легкий флирт, но Селина начала уже склоняться к мысли, что ничего дальше этого с ее младшей сестрой не произойдет, – Эбби не воспринимала никого из своих поклонников в качестве подходящего жениха. И уж конечно таковым нельзя было даже в страшном сне представить мистера Каверли, с его ужасной язвительностью, пугающими манерами и сомнительным материальным положением.
В свою очередь, и Эбби, завязывая с Каверли все более тесное знакомство, вовсе не ждала никаких сердечных дел. Он был забавен, конечно, и в компании с ним было весело; но уж слишком часто ее приводили в бешенство его манеры, не говоря уж о его полном презрении к некоторым добродетелям, неотделимым от понятия «джентльмен»… Каверли действительно похож был на «паршивую овцу», и совершенно очевидно ей не подходил, так что в голове Эбби даже краешком не мелькнула мысль, будто в его лице она могла встретить свою судьбу. Эбби не отдавала себе отчета, что, флиртуя с Каверли, она на самом-то деле преследует совсем иные цели, чем просто склонить его на свою сторону в борьбе с его ненавистным племянником Стэси. И хотя Майлз недвусмысленно отказался вмешиваться, Эбби почему-то продолжала убаюкивать себя надеждой, что переубедит его… Она думала, что в этом состоит ее высокий долг тетки; и если бы кто-нибудь сказал ей, что она незаметно влюбляется в эту «паршивую овечку» и «темную лошадку», она расхохоталась бы тому человеку в лицо.
Так что в Зале Источников Эбби приветствовала его просто со спокойным дружелюбием. А когда он увлек ее подальше от окруживших ее знакомых, со свойственной ему бесцеремонностью предложив «пошляться тут вокруг», словно такие прогулки были их давно заведенным ежедневным ритуалом, Эбби охотно последовала за ним.
– Я тут получил от вашей сестрицы приглашение, – сказал Каверли. – Она выражает надежду, что я поужинаю в Сидни-Плейс с вами двумя в субботу, но меня не обманешь: на самом деле она надеется, что до субботы я сломаю себе ногу или слягу с желудочными коликами. Так как мне поступить – хворать или не хворать?
Эбби рассмеялась:
– Ну что вы, нет, конечно! Ее доверие к вам вынесет даже такое испытание, если я пойду с вами на спектакль, тем более я давно уже хотела посмотреть именно эту пьесу… Так что все в порядке. – Тут она лукаво стрельнула в него глазами. – Но было бы лучше, если бы у вас хватило здравого смысла объявить себя вдовцом – моя сестра испытывает к вдовцам особую нежность и доверие. Во всяком случае, она не видела ничего плохого в том, чтобы я пошла на скачки с генералом Эксфордом, потому что он вдовец. По ее мнению, одинокие джентльмены распространяют вокруг себя моральное разложение!
– Как, даже тот сладкоголосый индюк, который пытался делать вам такие пошлые комплименты?
– Если вы о мистере Дунстоне, – с некоторым сомнением отвечала Эбби, – то его Селина считает настолько порядочным джентльменом, что он просто по соображениям чести до сих пор не решился задеть своим предложением девичье сердце…
– Ага, так у него котелок не варит, чувствуется? Бедняжка. Он и на вид похож на кретина.
– Он, возможно, не слишком остроумен, но это лучше, чем быть голодранцем! – с намеком вставила Эбби.
– Эге! Это в чей же огород камешек – в мой или, быть может, моего племяша Стэси?
– Сказать прямо, в ваш! – призналась Эбби. – Я вовсе не считаю Стэси голодранцем, скорее горлодером! Если бы вы знали о его делишках, вам стало бы противно, мистер Каверли!
– Возможно. Однако Фанни о его делишках знает, но особого отвращения к Стэси в ней не чувствуется…
– Она слишком молода и раньше никогда не знакомилась с новыми мужчинами – ее окружали наши друзья, или родственники, или братья ее подруг. Она только сейчас стала появляться в свете, да и то чуть-чуть. Зимой сюда наезжают целые стаи визитеров из Лондона, но она ни с кем из них не знакомилась… Я уж за этим проследила!
– Зачем вы делаете из себя цербера? – заметил он. – Она ведь потом свое возьмет, отыграется!
– Не сомневаюсь, если рядом с ней не окажется меня!
– Или его, – вставил Каверли. Эбби чуть нахмурилась:
– Да, я тоже думала об этом. Но все-таки решила, что дело того не стоит; Джеймс предлагал увезти ее в Амберфилд, но это было бы роковой ошибкой – она просто сбежит оттуда. Даже если моя сестра Бреда пригласит Фанни пожить у нее в Лондоне, девчонка поймет, что это сделано по моему наущению, чтобы разлучить ее со Стэси! К тому же он непременно поедет вслед за Фанни, а в Лондоне им будет встречаться гораздо проще, чем здесь, где ее каждая собака знает. Думаю, что если не делать всего этого, то Фанни потом охладеет. Знаете, мне казалось… Мне казалось, что мы с ней в таких отношениях, что мне будет просто ее направлять и оберегать. Но это, похоже, вовсе не так! Мои слова не имеют для нее никакого веса. Хотела бы я – ах, как бы я хотела! – чтобы глаза ее наконец раскрылись на его настоящую сущность! Это было бы самое лучшее! Наверно, она испытала бы боль, бедняжка, но она не стала бы надолго вешать нос – она слишком гордая! И ей не доставит особого удовольствия изображать из себя мученицу. Это важно – ведь стоит человеку вообразить себя жертвой принуждения, он сразу же впадает в апатию.
– А вам не приходило в голову, что у моего племянника имеется соперник?
– Оливер Грейшотт? – Она покачала головой. – О нет, не думаю! Фанни говорит, что Оливер ей – как брат. И хотя я могу представить, что он испытывает к ней какие-то чувства, ему совершенно нечем привлечь ее.
– Ну, если вы думаете, что истощать всю британскую литературу выуживанием из нее баллад, поэм и акростихов – это «совершенно ничего», то вы, дорогая, зелены ничуть не меньше, чем ваша племянница, – саркастически заметил Каверли.
Эбби расхохоталась:
– Неужели Оливер шлет ей баллады? Вот уж не думала! Впрочем, он ведь прекрасно начитан…
