жизни, с другой — в разговоре он ничего не пытается дать, а лишь выпрашивает понимания и поддержки.
— А чего ты от меня ждал? — не сдержавшись, рявкаю я. — Я тоже живой человек со своими чувствами и переживаниями.
В динамике вновь повисает молчание. Мне отчаянно хочется, чтобы Антон сказал хоть что-то, что придаст мне сил. Любое ласковое слово, которое заставит меня поверить, что я не одна. Но он ничего не говорит, предпочитая беззвучно дышать, и тогда я, от души психанув, сбрасываю вызов.
Если раньше он обязательно бы мне перезвонил и стал допытываться, что не так, то сейчас этого не делает. Этот факт лишний раз подтверждает, что между нами все изменилось.
Правда, спустя минут пять от него приходит фотография. Затем еще одна. И еще.
Открыв их, я обнаруживаю скрины экрана, не сразу понимая, что вижу его переписку с женой.
7:03 Какой же ты лжец! Я тебя ненавижу!
7:05 Ты омерзителен!!! Ты предал нас. Меня и сына! Я тебе доверяла!!!!
7:08 Я не знаю, как мне теперь жить! Ты сломал всю нашу жизнь!
8:59 Я не хочу жить! С ума схожу!!! Хоть руки на себя накладывай, чтобы стало легче!
9:03 Нет, я точно что-нибудь с собой сделаю. Как вспомню об увиденном, умереть хочется!!!
9:11 Каждый день ты приезжал домой и ужинал со мной после того, как развлекался с ней! Как ты мог????
9:29 За что мне это? Ну за что?!!! Что я тебе сделала?
9:51 Я пью таблетки!!! Вот до чего ты меня довел! Знаешь о моих проблемах и все равно поступил так! Какой же ты бессердечный!
Не в силах и дальше читать эти переполненные болью и истерикой строки, я дрожащей рукой гашу экран. Энергия отчаяния чужой, по сути, женщины добралась и до меня.
Дзинь!
Теперь ты немного понимаешь меня? Я так живу вторую неделю.
Уперевшись лбом в колени, я глубоко дышу в попытке освободиться от горького послевкусия прочитанного. Хотела бы я сказать, что это проблемы Антона и меня они не касаются. Была бы я чуточку циничнее — так наверняка бы и было. Но до циничной расчетливой любовницы мне, увы, так же далеко, как раку до Пекина. А потому мой внутренний ему ответ «да». Сейчас я понимаю его немного лучше.
39
Странно, но после сообщения Антона мне стало немного легче. По-крайней мере, стали понятна такая перемена в общении и причина его отрешенного состояния. Он погряз в вине и опасениях за здоровье Вероники.
Именно поэтому, когда он звонит мне на следующий день, я запихиваю обиду поглубже и сменяю гнев на милость. Ведь отчасти Антон проходит через это из-за меня.
— Как настроение?
— Нормальное.
— А по голосу и не скажешь, — без упрека возражаю я.
Он невесело смеется.
— Ну да.
Признав, что в ближайшее время Антону не грозит возродиться к жизни словно неубиваемая птица-феникс, я решаю сделать то, к чему призывают интернет-паблики, посвященные отношениям. Стать для него надежным тылом, и как истинная ресурсная женщина поддержать заботой вкупе с отрезвляющим пинком.
— Слушай, так нельзя, — убежденно и твердо заявляю я. — Развод дело непростое во всех смыслах, но это не повод заниматься самоуничтожением.
Антон молчит. А когда собеседник молчит, я машинально воспринимаю это, как призыв стать еще более убедительной и настойчивой.
— Приезжай ко мне после работы. Я приготовлю ужин и мы обо всем поговорим. Тебе нужна встряска.
— Хорошо, — отвечает он через паузу. — Приеду.
После его согласия, я, наплевав на слабость, развиваю невиданную активность: мою полы, протираю пыль, запекаю курицу, меняю постельное белье и, стоя в душе, скребу исхудавшее тело мочалкой в попытке вернуть ему тонус и бодрость.
И когда духовка сигнализирует о том, что ужин готов, приходит сообщение от Антона.
Ксюш, извини, я не смогу приехать.
К сообщению приложены новые скрины с обвинениями от Вероники и угрозами наложить на себя руки.
Я снова начинаю закипать. Во-первых, читая излияния, предназначенные другому человеку, я чувствую себя, мягко говоря, не в своей тарелке, во-вторых, жена Антона слишком явно и слишком откровенно им манипулирует, а в-третьих, он с успехом на это ведется.
Угрожать суицидом — это эмоциональный терроризм, — печатаю я, агрессивно вдавливая в экран подушечки пальцев. — Если я заявлю, что прямо сейчас мылю веревку — что ты будешь делать? Разорвешься напополам, чтобы никому не было обидно?
Дзинь!
Я просто не знаю, как быть в этой ситуации. Не могу не думать, что Вероника снова сорвется, и виноват в этом буду я.
Твоя жена — взрослая женщина. Обманывая ее, ты поступал плохо, но это был твой выбор. Лезть в петлю или закидываться наркотой — это тоже ее выбор. Ответственность за собственную жизнь несем только мы сами. Никто другой.
Еще до того, как отправить это сообщение, я знаю, что оно ровным счетом ничего не изменит. Антон останется глух к прописным истинам, и продолжит утопать в вине и скорби.
Вытащив курицу из духовки, я обессилено опускаюсь на стул, ощущая, что и без того скудный запас энергии полностью иссяк.
Я не сильна в шахматах, но сегодня в полной мере ощутила, каково это — оказаться в патовой ситуации. Когда увяз ногами на крошечном, жутко неудобном пятачке и не знаешь, как двинуться дальше. Двинуться дальше — означает послать на хер Антона, а сделать этого не позволяет моя дефектная совесть. Не могу не думать, что я — это все, что у него осталось.
Пожевав остывшую картошку, я перемещаюсь с ноутбуком в спальню. Телефон намеренно оставляю лежать на кухонном столе, чтобы не было соблазна заглянуть в него и увидеть очередное сообщение, молящее о понимании и прощении. Если Антон не планирует заботиться о моих чувствах, придется озаботится ими самой.
Включив очередной наивный и до одури романтичный сериал, я обнимаю подушку и погружаюсь в сон. Просыпаюсь от звонка в дверь и, пошатываясь от слабости, иду открывать.
На пороге стоит Антон. На лице все тоже измученное выражение, в руках — пакет с логотипом известного супермаркета электроники.
— Что это? — хрипло спрашиваю я, молча его принимая.
— Открой, — так же хрипло отвечает он.
Внутри обнаруживается дорогой смартфон последней модели. Неплохая плата за вход.
— Спасибо, но не стоило. — Я приглашающе киваю внутрь.
Антон входит, но минут десять спустя я начинаю думать, что лучше бы не заходил. Запрокинув голову к потолку,
