завтрака и даже пожелав хорошего дня, Этьен отправился на какие — то важные встречи. Оставив меня под присмотром охраны и учителей. Впрочем, ни не, ни другие не могли войти в спальню без моего разрешения. Чем я и воспользовалась, вытащив свой рабочий ноут из рюкзака. В дверь вежливо стучали, я вежливо отвечала, что собираюсь, а сама в это время подключала компьютер к сети замка. Правда, пришлось изрядно повозиться с зарядкой (батарея на моём рабочем ноутбуке оказалась почти разряжена, а российская зарядка в замке не работала). В общем, я бы так и не смогла отправить сообщение в консульство, не обнаружь я вовремя в рюкзаке хорошо заряженную портативную батарею, которую я, на всякий случай, всегда таскала с собой.
Доставая из рюкзака power bank, я случайно вытащила вместе с ней и тонкую, в двенадцать листов, тетрадку.
Тетрадку, которую бабушка швырнула в меня перед тем, как выгнать из дома. Выцветшая зеленая обложка, стандартная таблица умножения на обороте и мамин каллиграфический подчерк. С первых же нескольких строк стало понятно, что бабушка отдала мне мамин дневник. Скорее даже не дневник, а просто исповедь доведённой до отчаяния женщины.
Оборотни могут делать вид, что искренне любят свою пару, — писала мама красивым учительским подчерком. — Они могут бросить к ногам пары целый мир, но уже в следующий момент — прижать своей ногой к полу и саму пару. Они коварны и похотливы. Жестоки и злы. Призирают людей и человеческие слабости.
Чуть ниже было ещё несколько абзацев другими чернилами о моем отце. Мама с ужасом, в мельчайших подробностях вспоминала свою жизнь с отцом. После первого изнасилования она поняла, что никогда не сможет простить ему причиненную ей боль, после второго — что пока он жив, он не отпустит её.
Это похоже на нескончаемую пытку, которую нельзя никак прекратить, — выговаривалась мама на бумаге. — Толя делает всё, чтобы я оставалась в зависимости от него, и в тоже время каждый день и каждую ночь делает мне больно своими изменами. Он уже давно из моего любимого превратился в ненавистное чудовище… а может, он всегда и был таким, просто я этого не замечала. Когда он приходит домой, он пахнет сексом и чужими девками; смеясь, он любит демонстрировать мне их трусики, в то время как сами девки хвастают дорогими подарками моего дорогого мужа. И сколько этих других перебывало в его офисе, машине, съемных квартирах?
Если бы я только могла уехать с Тайкой куда — нибудь далеко — далеко… Туда, где бы он нас никогда не нашёл. Но родители, дочка… впрочем, я стала замечать, что у Таи появилась ненормально быстрая регенерация. Толик доволен — дочь пошла в него, а я боюсь, как бы ей не передались эти страшные, звериные черты. Если бы я только могла всё повернуть назад, я бы убежала от Толика без оглядки. Человек не должен вступать в брак с оборотнем. Мы разные — и, если создаем семью, то медленно убиваем друг — друга.
Я не смогла дочитать до конца мамины откровения. Слишком больно, слишком безжалостно. Горькие воспоминания из детства оживали перед глазами, напоминая о том, как плохо жила наша семья. Как отец принуждал мать к половой близости на мой день рождения…
….А когда мама поняла, что во мне тоже есть кровь оборотней, её больше ничто не удерживало в нашем мире.
Заснув тетрадку назад в рюкзак, я почувствовала, как меня мутит — и едва добежала до туалета, где тут же распрощалась с недавним завтраком. Гадкие, ужасные воспоминания отравляли моё прошлое и наполняли настоящее.
Я только сейчас поняла, что нахожусь в ещё более ужасном положении, чем моя мама. По крайней мере, вначале между моими родителями пылали искренние чувства, а отец долгое время бережно относился к моей маме.
Мне же не так повезло…
Давясь слезами, я написала быстрое, но эмоциональное письмо в консульство, ожидая от них скорого ответа. Не по и — мейлу, нет — в реальности. Я в тот день вообще была какой- то по — дурному наивной, каждую минуту ожидая под своими окнами воя полицейской машины.
Единственное, на что хватило моей рациональности — так это на то, чтобы выключить ноутбук и убрать его назад в рюкзак — портативную батарею следовало поберечь до того момента, пока я не найду подходящую зарядку или переходник.
Говорят, что дуракам везет — но то ли я не была полной уже дурой, то ли это был не мой день, только вместо полицейских — избавителей в комнате появился разъяренный, обнажённый Этьен.
Безошибочно обнаружив местоположение рюкзака с ноутбуком, Этьен со всей силы шмякнул его об стену — и уже через минуту принялся за меня.
— Сегодня для тебя не будет никакого удовольствия, — ощерился Этьен. надавив на мой рот таким образом, что я вынуждена была подчиниться его действиям. Его возбужденный член, не скованный никакой одеждой, гордо возвышался напротив моего лица, покрытый первой каплей предсемени. А дальше… То, что он сотворил со мной несколькими минутами позднее, вернуло меня в первую ночь в Москве, когда незнакомец — француз впервые изнасиловал меня.
Ещё утром Этьен прекрасно знал, на какие места надо нажать, чтобы такой необходимый ему секс доставил удовольствие нам обоим… Сейчас же я давилась его членом и вынуждена была глотать его сперму.
— В следующий раз за ошибку расплатишься своей аппетитной попкой, — сообщил Альфа, отпуская мою голову только после того, как последняя капля его спермы была проглочена. — Никогда больше не смей меня предавать, Таис. Альфы такого не прощают.
И он просто ушёл — как будто ни в чем не бывало.
Испачканная и униженная, я ещё долго лежала в лоскутах своего платья, безуспешно пытаясь начать считать на латыни.
Но цифры не складывались в слова…
Горько заревев, я поняла, что это конец.
Люди должны держаться подальше от оборотней, просто чтобы не оказаться их «истинной парой».
Я судорожно вздохнула сквозь слёзы, понимая, что Этьен, наверное, и правда, испытывал ко мне какие — то чувства — низкие, животные чувства оборотней. Вполне возможно, что у них подобное поведение и считается любовью, но у людей…
С трудом встав, я потянулась к растерзанному рюкзаку, где оставалась ещё мамина тетрадка. Отличное чтение для ванной. Надо только захватить с собой лезвие — тогда и мучиться придется недолго. На примере собственных родителей, я уже знала — меня не отпустят и не подарят свободы. Дальше будет только хуже.
Так стоило ли ждать этого
