Ну ее нафиг! Еще укусит и заразит какой-нибудь гадостью. Я вытащил дагу и приготовился бить, если она прыгнет. Но крыса оказалась умнее, чем некоторые люди, и нападать не стала, юркнув в какую-то незаметную дыру.
Время от времени я видел двери, ведущие в разные комнаты дворца. Большинство из них отпирались лишь изнутри — очень удобно для наблюдателя из коридора.
Я добрался до узкой винтовой лесенки, ведущей на третий этаж — туда-то мне и надо. В старой части дворца, по словам де Шеврез, существовал кабинет, в котором Людовик проводил все свои самые неприятные беседы. Вполне логично было предположить, что и мать он встретит там же.
Сеть секретных проходов пронизывала всю старую часть дворца, и я не удивлюсь, если окажусь не единственным обитателем коридоров. Надо быть осторожнее! Где-то здесь могут таиться и телохранители с оружием наготове, а то и убийцы — мало ли сколько партий и отдельных людей строят свои заговоры против короля или других постоянных обитателей Лувра.
К счастью, мне никто так и не попался. В итоге я обнаружил дверцу, которая вела в небольшой коридор, обитый красной тканью, по нему как раз и попадали в нужный кабинет. А чуть дальше к стене была прислонена обычная лестница, я забрался на нее и оказался на крохотной площадке, где находиться можно было лишь сидя. Тут же, выдернув две пробки, я обнаружил смотровые дыры, через которые прекрасно был виден тот самый кабинет.
Де Шеврез не ошиблась. В кабинете находились двое. Сын и мать.
И если Марию Медичи я успел хорошо разглядеть еще перед Лувром, то теперь уставился на короля Людовика. Был он сравнительно молод, около тридцати лет, с худощавым бледным лицом, обрамленным усами и бородкой, и надменным взглядом.
Людовик сидел в высоком кресле, Медичи же стояла напротив него — ей присесть не предложили — очередное унижение.
Пока я плутал по тайным ходам, королева-мать уже давно добралась до кабинета и сейчас, с жаром потрясывая бумагами, извлеченными из портфеля, произносила речь, которая должна была стать надгробной эпитафией кардиналу.
Большую часть этой речи я пропустил, зато успел услышать финал.
— Ваше Величество, сын мой! Вы видите своими глазами — вам служит предатель и прохвост! Он обворовывает казну, обманывает вас, устраивает заговоры, предает интересы Франции. Прошу вас, умоляю — задумайтесь, тому ли человеку вы доверяете? Все эти бумаги — доказательства! Здесь тайная переписка с Протестанской унией, долговые расписки, тайные приказы, написанные его рукой и еще много всего. Он хочет, чтобы Франция выступила против Габсбургов! Он — ваш враг! Именно он рассорил нас с вами. Он предал сначала меня, а теперь предает и вас! Поверьте мне…
— Поверить вам, сударыня? — Людовик резко встал и яростно посмотрел в лицо матери. — Поверить той, которая обманывала меня всю жизнь? Кто приблизила этого мерзавца Кончини, который отравлял мое существование? Кто никак не хотел передавать мне власть, и мне пришлось забрать ее силой, хотя она принадлежала мне по праву? И вы предлагаете мне поверить вам?
— Я ваша мать, и все, что я делала, я делала ради вашего блага… — Медичи немного опешила от внезапно прорвавшейся откровенности сына. Эти слова он мечтал сказать ей давно, но сдерживал себя прежде. Сейчас же, напоследок, решил высказать ей все прямо в лицо.
— Все, что вы делали, вы делали лишь для своего блага. Окончим этот разговор…
— Но как же? А доказательства?
— Эти бумажки, что вы принесли? Это блеф, фальшивка. Вся переписка с Протестанской унией велась с моего согласия и одобрения. Вы не слышали, что послы императора нынче прибыли в Париж? Я ничего еще не решил окончательно в этом деле. А касательно остального… один человек может вам рассказать обо всем гораздо лучше, чем я. Хотите его услышать?
Королева пошатнулась и лишь волей характера устояла на ногах. Весь ее план рушился прямо на глазах. И все же она нашла в себе силы ответить:
— Непременно, сын мой. Пусть этот человек скажет свое слово.
Людовик дважды громко хлопнул в ладоши.
И тут же в дальнем конце комнаты открылась небольшая дверь, и, чуть пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку, внутрь вошел кардинал Ришелье.
Он, медленно ступая, подошел к креслу, в котором сидел Людовик, и поклонился сначала ему, а затем и Медичи.
— Вот, Ваше Высокопреосвященство, моя мать желает знать, что вы можете сказать об этих бумагах?
Ришелье даже не взглянул в сторону портфеля, а лишь грустно улыбнулся.
— Ваше Величество, вы видите, все происходит именно так, как я вам и говорил.
— Неужели они рискнули? — оживился король.
— Как мы и предполагали. Де Марийяк собрал верных ему людей, и теперь они движутся к Лувру!
— Но вы же предприняли меры?
— Разумеется. Большая часть заговорщиков уже арестована и ожидает своей участи в Бастилии. Де Марийяка и его брата мы схватим с минуты на минуту.
— Неужели, он метил на трон? Кажется, его род не слишком-то знатен.
— Нет, он метил на мое место. Трон же в случае удачи достался бы Гастону, но под чутким руководством Ее Величества.
— А, братец! Он тоже замешен?
— В последний момент он передумал, и после утренней мессы в Нотр-Даме отправился в свою загородную резиденцию.
— Хитрец! — искренне восхитился Людовик. — Опять выкрутился! У него всегда имелось особое чутье на неприятности, и оно вновь его не подвело. Ну да бог с ним. Кто еще вам попался?
— Остальные не заслуживают вашего внимания. Барон де Пьемон, например. Храбрец, отличился при осаде Ла-Рошели, но оказался слишком предан вашему брату, за что и пострадал. Он арестован.
— Не помню этого имени.
— Зато вы наверняка помните герцогиню де Шеврез?
— Она в Париже?
— Было, но бежала час назад. К сожалению, ее схватить мы не успели.
— Жаль, — расстроился было король, — впрочем, плевать! Нам и без нее есть, кого вешать! Скажите, а что было бы со мной в случае, если бы все пошло по их плану?
— Вас схватили бы и посадили под арест. Потом, вероятно, отравили бы или навсегда заточили бы в одном из монастырей, либо в Бастилии. Но второе менее вероятно. Из монастыря всегда можно бежать, как и из тюрьмы, сколь бы крепкими не были стены. Так что быстрая смерть — лучший выход…
Мария Медичи слушала этот диалог со смертельно-бледным лицом. Она даже не пыталась вставить свое слово, привести аргументы, попытаться убедить в чем-то Людовика. Понятно было, что все бесполезно.
— Матушка, — неожиданно ласковым тоном обратился к ней король, — вам есть, что мне сказать?
Королева ответила негромко, но и король, и кардинал, и даже я услышали ее:
— Предатель де Брас, будь он проклят!..
