подал когда-то никому не известный Давид Гросс в «КВ-банк». Ему отказали. Копия письма с формальной отпиской и личным росчерком отца тоже была подшита к делу. Саша подумала, что Давид счёл это оскорблением — ему очень нужны были деньги, у него был мощный грамотный бизнес-план (Саша прочитала от корки до корки и точно знала, что никто его не открывал, кроме неё), но юная компания «ТОР» не была крупным клиентом, поэтому от Давида Гросса отмахнулись. С его обострённым самолюбием он мог не простить такого отношения, и долгие годы ждать момента, чтобы отплатить Эдуарду Квятковскому тем же.
Но сейчас Алекс внезапно подумала: а не поссорились ли они с отцом давным-давно из-за бабы? В конце концов, когда отцу было ещё сорок, Давиду уже двадцать. Отец был как Давид сейчас, а значит, вполне мог конкурировать со смуглым двадцатилетним юношей. Смутило Сашу, что отец сказал: я первый раз слышу о Давиде Гроссе, но ведь ничего не мешало отцу соврать или забыть за столько лет, как наверняка он забыл про кредит. Он даже имени соперника мог и не знать, или высокомерно не спросить, особенно если оказался удачливее.
Женщина. У истоков всех бед стоит женщина, начиная с Евы. Не Алекс это придумала.
«Шерше ля фам» — говорят французы. «Как её зовут?» — неизменно спрашивал герой романа Тургенева «Рудин» Африкан Пигасов, услышав о каком-нибудь происшествии, имея в виду, что женщина всегда является первопричиной всех раздоров. «Конечно, во всём виноваты женщины, — говорил её отец, — ведь это они нарожали столько идиотов».
И у неприязни, которую Давид назвал личной, возможно, женское имя. Отцу, судя по всему, повезло больше. Раз Давид затаил обиду, дама предпочла опытного кавалера молодому (или деньги нищете?). Хм!
— Как её зовут? — улыбнулась Саша.
— Возможно, однажды я расскажу тебе эту историю, — неожиданно подтвердил её догадку Давид, — но не сейчас. Ещё будут условия?
Алекс развела руками.
— Конечно. Но мне надо подумать, — честно говоря, она резко позабыла все требования, что собиралась озвучить. — Для начала посмотреть бы, какие условия ты предоставишь, а то вдруг это пещера первобытного человека, а я со своими электрощипцами, — тряхнула она локонами, в которые неизменно закручивались её кучерявые волосы, если сохли без фена.
— Справедливо, — встал Давид, взял пальто. — Тогда до встречи в моей пещере.
И уехал.
Ну что ж, Саша знала, что её добровольное заточение в прабабушкином доме не навсегда — однажды придёт время двигаться дальше.
И оно пришло, это время.
Давид Гросс дал Саше сутки: оплатить счета, попрощаться с Люсей, собрать вещи.
Рано утром на следующий день за ней приехал его водитель. И увёз.
Куда? Не всё ли равно, если рядом будет Давид Гросс?
Глава 38
От запаха гари першило в горле. Под ногами хлюпала вода.
Давид стоял у распахнутых ворот склада готовой продукции, на глаз прикидывая убытки: закопчённые стены, обгоревшие палеты с товаром, готовые к отгрузке, расклякшие от воды коробки.
Директор завода разговаривал с пожарными, но Давид и так знал, что они скажут: поджог. Наглый, показательный, демонстративно выполненный на камеру. Давид уже посмотрел запись, она короткая: двое в капюшонах на глаза вышли из грузовика, якобы приехавшим за товаром, позвонили, показали накладные, вошли. Пока ответственный за выдачу в другом конце склада запрашивал из базы и проверял документы, облили из двух канистр штабеля с товаром — сколько смогли, подожгли, тут же выбежали наружу и уехали.
Давиду сообщили, что на недавно открытом после ремонта, ближайшем к городу заводе пожар, когда он заканчивал разговор с детективом, в услугах которого больше не нуждался. Он прыгнул в машину и оказался на заводе вслед за пожарными. Три красные машины, моргая проблесковыми маячками, до сих пор стояли у ворот — две из них даже не достали пожарные рукава — не понадобилось. Сработала пожарная сигнализация, до их приезда потушив очаг возгорания, они лишь распотрошили ломиками тлеющее коробки и ещё залили их для надёжности сверху.
Позади ограждающей ленты уже толпились журналисты. Немного, но уже слетелись.
Давид поблагодарил пожарных, похлопал по плечу расстроенного директора и раз уж он всё равно был здесь, хотел пойти с ним в кабинет обсудить ситуацию, поговорить по другим текущим вопросам, когда услышал, что выкрикивают его имя.
— Давид! Давид!
Он повернулся. О чёрт! За лентой ограждения, — дальше её не пропустила охрана, — стояла Лина и махала ему рукой.
— Я разберусь, — ответил Давид охраннику. Прошёл, подняв ленту. — Какого чёрта ты здесь делаешь? — обратился к Лине.
— Я приехала, как только узнала, — словно долго бежала, тяжело, взволнованно дышала она. Рыжие волосы трепал ветер, она убирала их с лица, нос покраснел от холода — на улице и правда похолодало, но ещё не до стойких минусов.
— А как ты узнала? — удивился Давид.
— В чате новостей сообщили про дым и что горит один из твоих заводов, я и поехала.
— Это было совершенно ни к чему, — нахмурился он, уловил краем глаза движение, причём с двух сторон.
На журналистов, ломанувшихся к нему со своими камерами, он среагировал моментально, поднял руку, и охрана бросилась наперерез, преграждая им путь. А вот что делать с детьми?
— Давид! Дядя Давид! — из машины Ангелины выскочили мальчишки, один постарше, восьмилетний Арсений, тот кричал «Давид!» голосом пониже, другой, что голоском пописклявее кричал «Дядя Давид!» — пятилетний Давид Младший. Оба они со всех ног бежали к нему.
— Привет! Привет! — обнял он обоих. Мальчишки крепко его обхватили, прижались, как котята. — Как же вы выросли, — взъерошил он волосы обоих, русые, как у отца. — Как дела?
— Нормально, — буркнул старший.
— Почему ты к нам больше не плиезжаешь? — задрав голову, пропищал младший.
— Как раз на днях собирался, — соврал Давид.
И знал, что был неправ, дети его любили, ждали, но ничего не мог с собой поделать: после всего, что их связывало, потом рассорило и произошло с их отцом, ему было тяжело. А после того разговора с Линой — тем более. Давид не хотел поддерживать её иллюзию на отношения и сильнее привязываться к детям.
— У меня сколо день лождения, — смотрел на него заворожено Младший. — Ты же приедешь?
— Обязательно, — кивнул Давид и посмотрел на Лину.
— Ладно, дети, бегите в машину, — сказала она. — Дяде Давиду некогда, видите, что тут творится, да и холодно. Давайте, давайте! — приказным тоном повторила она.
Они послушались. Побрели оглядываясь.
— А что случилось? — спросил старший.
— Мама потом всё вам расскажет, — ответил Давид и махнул на прощание рукой.
— Давид Борисович! — услышал
