которые источали тонкий и приятный аромат.
Пока я ходила по номеру, дивясь всем его великолепием, в дверь снова постучали. Решив, что принесли завтрак, я радостно открыла дверь, за которой оказался Никита.
— Ой! — пискнула я, чувствуя, как мгновенно загораются щеки.
— Одежда подошла? — спросил он, смущенно осмотрев меня.
— Угу. Спасибо тебе.
Воцарилась неловкая тишина. Я стояла в дверях, теребя рукав на блузке. Никита убрал руки за спину и перекатывался с пятки на носок. Он тоже успел переодеться в сухую одежду, и теперь вместо формы на нем были белая рубашка и серые брюки.
— Завтрак в номер! — раздался за спиной Никиты женский голос.
Уже другая горничная, постарше и поменьше ростом, но такая же худая, как та, что принесла мне одежду, катила тележку с целым изобилием еды.
Я отскочила в сторону, пропуская горничную в номер, и встретилась взглядом с Никитой.
— Я проголодалась и заказала завтрак на двоих, — виновато произнесла я.
— Хоть на троих, — улыбнулся Никита. — Приятного аппетита, — добавил он, шагнув к своему номеру.
— Постой! — воскликнула я, схватив его за рукав рубашки. — Ты неправильно понял. Это не только мне, но и тебе. Я хотела, чтобы мы вместе поели.
Голубые глаза Никиты радостно блеснули. Он кивнул и, сглотнув, вошел в мой номер.
Горничная пояснила, где находится кофе, а где чай. Затем указала на молоко, сахар и соль и, пожелав приятного аппетита, покинула номер.
— Что ж… — произнес Никита, нервно потирая руки.
Кажется, мы оба были сейчас как два нелепых и нервных комочка. Чтобы хоть немного развеять неловкость, я принялась за завтрак: пышную яичницу с беконом. Никита последовал моему примеру и, налив нам обоим кофе, сделал себе бутерброд с маслом и сыром.
— Когда ты приехал? — после длительного молчания спросила я.
— Как поступишь с братом? — одновременно со мной произнес Никита.
Мы воззрились друг на друга и смущенно улыбнулись.
— Ты первая, — тихо сказал Никита.
— Прощу, конечно, — я отставила опустевшую тарелку и тоже принялась делать себе бутерброд, — но не сегодня. Не хочу пока что видеть его.
— Можешь оставаться здесь столько, сколько тебе потребуется, — поспешил заверить меня Никита.
— А ты? — прошептала я, замерев с ножом в одной руке и недоделанным бутербродом в другой.
— Что я? — так же тихо спросил Никита. Он тоже замер.
— Ты со мной останешься? — спросила я и, спохватившись, добавила: — В качестве брата, конечно же. Одной мне будет весьма… некомфортно.
Я не стала признаваться в том, что мне тут будет страшновато одной. Почему-то мне не хотелось быть в глазах Никиты слабой и беспомощной.
— Разумеется, я останусь, если ты этого хочешь. — Никита потупился, делая вид, что весьма заинтересован содержимым сахарницы. — Однако мне бы хотелось остаться рядом с тобой не в качестве брата. И не в раздельных номерах…
Я охнула, пораженная его смелыми словами. Будто бы сообразив, чтоон только что сказал, Никита вспыхнул и прикрыл лицо руками.
— Боже, что я несу… Прости…
Его смущение так мне понравилось, что я улыбнулась и хихикнула. Отложила в сторону нож и бутерброд и сказала:
— Ты такой милый, когда краснеешь. Ну же, убери ладони от лица, я хочу его видеть… — последние слова я произнесла на выдохе.
Никита медленно опустил руки и посмотрел на меня пристальным взглядом. В его прекрасных голубых глазах читался целый спектр сдерживаемых эмоций. Мне вдруг стало нестерпимо душно, а по спине пробежала волна дрожи.
— Когда ты приехал? — спросила я, не сводя взгляда от лица Никиты, такого красивого, взрослого и такого родного.
— Вчера вечером. — Он тоже пристально смотрел на меня и не моргал.
— Почему не писал мне в последнее время?
— Потому что письма стали проверять еще тщательней. Я не хотел, чтобы мы попались. Решил, что приеду сам и подарю тебе все невысказанные в письме слова.
— Ну так дари, — прошептала я, утопая в томных глазах юноши, что сидел напротив меня.
Никита сглотнул и тяжело задышал. Его красивые ладони с изящными пальцами пианиста сжались в крепкие внушительные кулаки. Не успела я моргнуть, как он вскочил со стула и упал на колени возле моих ног. Я вздрогнула от неожиданности и рукой чуть не смахнула чашку с кофе.
— Ты не представляешь, каким мучительным было время, проведенное вдали от тебя! — пылко произнес Никита, поймав мою ладонь и осторожно сжав ее. — Меня даже не радовал любимый всей моей душой Севастополь, его природа и теплый климат. Я думал лишь о тебе, о твоих письмах и о том, изменятся ли после моего возращения твои чувства ко мне. В своих же я ни капли не сомневался, так как с самого детства уже знал, что ты — единственная, кого я люблю и буду любить. Что бы ни случилось.
Я слушала его прекрасную речь, чувствовала искренность и любовь в каждом слове и не могла понять, за какие такие заслуги столь прекрасный во всех смыслах этого слова юноша так ко мне привязался и полюбил.
— Вика, — Никита произнес мое имя так нежно и чувственно, что у меня перехватило дыхание, — я с трудом могу передать словами, как люблю тебя. Кажется, что я весь существую из любви к тебе. И что воздух, которым я дышу, наполнен любовью к тебе. Меня переполняет это чувство, я хочу кричать о нем, хочу поведать всему миру о той, кого безмерно люблю и о которой мечтаю каждый миг своей жизни.
Не в силах больше сдерживаться, я прижала свободную ладонь к лицу, кончиками пальцев вытирая подступившие слезы.
— Я сказал что-то не то? — всполошился Никита. — Я обидел тебя?
Я активно замотала головой.
— Нет-нет, что ты… — сдавленно произнесла я. — Просто…
Никита растерянно смотрел на меня, ожидая пояснений.
— Просто я счастлива и… еще я в полном смятении, — наконец произнесла я, смущенно улыбаясь. — И не понимаю, чем заслужила тебя… Не понимаю, почему только сейчас поняла, что люблю тебя. Так, что дыхание перехватывает и щемит сердце.
Я прижала ладонь к ключице, чувствуя, как быстро бьется мое бедное сердце.
Никита некоторое время удивленно смотрел на меня, осознавая сказанное. Я ждала его ответа, но он все молчал и молчал. Будто лишился дара речи.
— Я призналась тебе в любви! — воскликнула я, не вытерпев. — Почему ты молчишь? Скажи хоть что…
Я не договорила, потому что Никита вдруг резко приподнялся и прижался горячими губами к моим губам. От удивления я так сильно раскрыла глаза, что даже заболела голова, но в следующее мгновение закрыла их и, прижавшись к Никите, обняла его и запустила пальцы в его пышную
