напряжением, в которой разные самоинтерпретации могут соседствовать друг с другом. Далее, они делают очевидным, как через эти события, а также сопровождающие их изменения оценок, количественные и качественные изменения, возникают новые культурные системы с повышенной динамикой, системы, все больше отдаляющиеся от управления из одного-единственного центра власти, приобретая тем самым характер «национальных культур нового типа».
* * *
Из всех этих рассуждений следует, что обсуждаемые системы нужно реконструировать не только на поверхностном уровне, по их формальным свойствам, но и рассматривать с точки зрения оценки нарушения ими социокультурных норм. Кроме того, как показывает реальное и возможное взаимодействие качественно различных культурных моделей, возникших в Восточной Европе в результате изменения баланса политических сил после Второй мировой войны, несмотря на засилие «советской системы» с течением времени под воздействием специфического для каждой страны и замедленного процесса эрозии этой «чужой» системы возникли преображенные национальные культуры, которые оказались, по причине особенно мощного потенциала развития, внутренним источником не всегда контролируемых процессов в культуре Восточной Европы.
Соотношение «советской системы» и «национальных государств» в области культуры применительно к последним четырем десятилетиям может быть охарактеризовано на основе понятий захвата и обеспечения власти лишь в особых, ограниченных условиях. Чтобы понять его во всей широте в период с 1945 г. по конец 80-х годов, следует не только интерпретировать это соотношение как взаимодействие, но и дополнить его понятием культурной интерференции явлений культурного разнообразия, возникшего в результате формирования национальной специфики отдельных государств, разнообразия, частично разрушающего создаваемое единство «власти» и «культуры» и ведущего к противопоставлению «власти» и «культуры». Поэтому отношения Советского Союза и восточноевропейских государств следовало бы изначально понимать более широко и прежде всего не односторонне, с однонаправленной каузальностью, а определяя их с помощью системно-сравнительных, типологических исследований, в которых можно было бы исходить из ситуаций, близких по исходным параметрам или функционально. При такой методике, по всей видимости, можно было бы лучше выявлять сходства и различия, а также прежде всего выделять внутрисистемные и функционально эквивалентные в соответствующих ситуациях признаки отдельных культурных моделей и процессов.
Перевод: Сергей Ромашко
Смена парадигмы в российской культуре. Переориентация между распадом и новым формирование(1987-1997)[43]
Одновременно с постепенным распадом сталинской культурной модели, происходившим при Хрущеве, Брежневе, Андропове и Черненко, начали формироваться элементы альтернативной модели культурной деятельности, не ставшие однако доступными широкой общественности. В 1986 году обе модели начинают благодаря гласности открыто конкурировать друг с другом, претерпевая при этом из-за хлынувшего на Советский Союз извне огромного потока информации дальнейшие изменения. Под влиянием политических и экономических перемен, которые можно считать следствием конфликта между «консервативными силами» и «реформаторами», а также произошедшего в конце 1991 года распада Советского Союза, в конечном итоге образовался, несмотря на доставшиеся по наследству трудно изменяемые стереотипы мышления и действия, совершенно новый тип культуры, последствия чего, конечно, учитывая влияние усиливающейся региональной самостоятельности, трудно полностью оценить. Для того, чтобы лучше оценить эти принципиальные изменения в тектонике российской культуры, произошедшие за последние годы, частично необходимы дальнейшие пояснения.
Перемены, начавшиеся с приходом к власти Горбачева, повлияли на всю систему в целом, на все сферы государственной и общественной жизни. Исходя уже из одного этого, следует рассматривать понятие культуры в широком смысле этого слова, а не ограничиваться литературой, изобразительным искусством и киноискусством. Это понятие включает в себя как старые формы политической культуры, так и все организации и их финансирование; экономическая ситуация, социальная структура, структура и уровень образования и т. д. - состояние каждой из этих областей на свой манер определяет характер культуры. Широкое толкование понятия культуры оказывается особенно полезным во времена исторических реконструкций, когда не существует четкой иерархии среди отдельных влияющих друг на друга областей культуры, или когда распадается или переформировывается культурная система, имеющая более или менее единую структуру, и когда неясными остаются отношения взаимной зависимости ее отдельных областей. Периоды, когда не существует однозначной иерархической структуры, отличаются от тех, когда одна область культуры явно господствует над другой или над всей культурой в целом (что можно сравнить, например, с тем, когда одна специфическая идеология определяет политику, или один-единственный миф определяет общество, или одно литературное или художественное направление пытается формировать общественное сознание).
Перемены в области культуры в периоды 1985/87 и 1990/91 годов и связанные с ними дискуссии находятся в интенсивном взаимодействии с передававшейся из поколения в поколение советской культурной моделью, создававшейся в течение почти 70-ти лет и продолжающей действовать и по сей день. Исходя из этого вполне понятно, что находятся функционеры, желающие сохранить данную культурную модель в ее принципиальных чертах, другие же выступают за ее преобразование и даже ставят ее полностью под сомнение. В то же самое время дискуссия о новом определении характера культуры беспрерывно обогащается за. счет информации и опыта, поступающих извне, которые затем интерполируются и функционализируются в новом контексте в зависимости от групповых интересов.
Ввиду этой специфически напряженной и противоречивой ситуации в области культуры, следует не только проследить за особенностями распада и преобразования российской культуры, но и задаться вопросом, носит ли этот процесс существенный или лишь поверхностный характер, и можно ли его считать показателем действительной способности к изменениям (и этим самым, возможно, способности к реформированию). Тем более, что при трансформации изначальной сталинской культурной модели речь идет о ее деидеологизации и деполитизации. Более того, взаимодействие между «распадом» и «новым формированием» означает именно способность конструктивно перенять остатки старой культурной системы, а также способность соединить отдельные, чуждые этой системе фрагменты (по возможности) в единое согласованное целое. При этом можно по характеру и степени интеграции гетерогенных системных элементов различного происхождения прежде всего судить о гибкости, фантазии и воле общества, да собственно говоря, и о его ведущих личностях, придающих преобразованиям существенный характер.
Специфика культуры периода перестройки проявляется особенно ярко, если проанализировать, почему группа ведущих функционеров, сплотившаяся в 1985-87 гг. вокруг Горбачева, посчитала необходимым проведение реформы коммунистического режима. Ситуацию отличали среди прочего следующие особенности:
- За 70 лет часть номенклатуры осознала две вещи:
(а) «порядок в государстве» - а не идеологическое единообразие, как было принято считать в 50-е и 60-е годы, должен быть первым гражданским долгом;
(б) любой «беспорядок» опасен и поэтому должен быть предотвращен любым возможным способом.
- Непосредственно перед приходом к власти Горбачева было также вполне ясным, что «слишком много порядка», особенно если он будет слишком длительным, может неизбежно завести в экономический и внутриполитический тупик, что может в конечном итоге означать потерю власти или даже конец в
