несколько ударов сильных ударов.
— Где мой сын? — повторяет он, едва не тыкаясь в меня носом. Теперь понятно, случись такое с моим ребёнком, я бы тоже не стал разбираться кто прав кто виноват.
— Не знаю. Он исчез... — повторяю, и снова получаю серию ударов, теперь уже куда-то в бок и спину. Кажется ещё чуть чуть, и сдохну прямо тут. Холода не чувствую, падать в снег даже лучше, не так жёстко.
Уродов несколько человек, головой крутить не могу, но как минимум пятеро мельтешат перед глазами. Думал только армяне — ан нет, сборная солянка. И похоже это не все, где-то за спиной скрипит снег.
— Либо ты скажешь куда дел моего сына, — угрожающе рычит он, — либо я сожгу твоих выродков, и заставлю тебя смотреть!
Мыслей никаких нет, только эмоции. Дёргаюсь к нему, но натыкаясь на чей-то кулак, на миг теряю сознание, успевая заметить как они входят в дом.
Тут же очнувшись, слышу крик жены и чей-то злобный мат. Снова пытаюсь вырваться, но опять безуспешно. Бить меня начинают с удвоенной энергией, чувствую себя набитой дерьмом грушей, и где-то на краю сознания удивляюсь почему ещё не сдох.
Мат в доме резко переходит в крики боли и ужаса, раздается выстрел, потом ещё один, снова орут, меня бьют по башке чем-то тяжёлым, и кидают мордой в снег.
Но меня не вырубает, снег трезвит, и я благодарю бога за то, что голова не самая важная часть моего организма.
Не обращая на меня внимания, — а в доме уже не кричат — хрипят и воют, уроды дружно поднимаются по крыльцу и исчезают дверях, снаружи остается только пацан-водитель, но это ненадолго, со стороны улицы кто-то топает, и это явно не спасатели.
Но пока я свободен.
Хватаю приспособленный для отдалбливания льда ломик — толстую арматурину с наваренной заостренной пластиной, и ничуть не сомневаясь, обрушиваю её на пацана.
Револьвер остался на диване, и не обращая ни на что внимания, из-за всех сил рвусь к нему.
Никогда не был жестоким — все люди братья, но сейчас в голове нет ничего кроме желания убивать.
В доме стреляют, теперь это уже «председатель», — его «рык» я хорошо знаю, сзади что-то орут, успеваю захлопнуть входную дверь, и схватив револьвер, разряжаю весь барабан в ненавистные спины. И хотя меткость не мой конёк, промазать практически в упор сложно, они даже понять ничего не успевают, — как стояли, так и легли.
Подхватываю выпавший из чьей-то руки обрез, и ломлюсь в зал — но здесь уже всё кончено. Два окровавленных тела, перепуганный сын с дымящимся сто шестым, и сидящая на полу Аня. Девочек не видно.
— Девчонки где? — кричу, и едва не выбив, распахиваю дверь в детскую. Дочери сидят в углу. Они испуганны, вжимаются друг в дружку и в плюшевого медведя. Но главное живы.
Понимаю что счёт идет на секунды, снаружи уже ломают дверь, и судя по голосам там как минимум ещё несколько человек.
Прыгая как сайгак через разбросанные тела, торможу возле супруги, в комнате темновато, дежурная лампочка почти не светит, но всё же замечаю в её руках окровавленную тушку питомца, он жив, но похоже дела его плохи.
Забираю ружьё у сына, и косясь на трупы, отмечаю отсутствие огнестрельных ранений: у одного разорвано горло, второй развалил кишки по полу. И это явно заслуга твареныша.
Но разбираться некогда, дверь начинает трещать, ещё немного и она дрогнет. До хруста в суставах сжимаю «председателя»
Только странный какой-то треск, он нарастает, и буквально за секунды превращается в оглушающий рёв. У меня словно крылья вырастают, так реветь может только одна машина в колхозе — мотолыга. В памяти всплывают слова Олега про дальние посты и занесенные дороги.
И только я перехожу ближе к двери, как улица «взрывается» гулким стаккато башенного ПКТ.
— Аня! Собирай детей! — ору во весь голос и выскакивая на кухню, прижимаюсь к стене.
Снаружи коптит мотолыга, судя по всему Олег заехал прямо через забор, и сейчас маневрирует по огроду.
Выглядываю в окошко — точно. Выплевывая черные сгустки из выхлопных труб, тягач сдает задом к крыльцу.
Возвращаюсь в комнату, Аня с сыном одевают девчонок. Кричу что-то насчет вещей, и бегу обратно к окну, — из десантного отсека появляется Леонид и пригибаясь, подскакивает к двери.
— Они у Андрюхи! Быстрее!
Дети одеты, Аня закидывает какие-то вещи в большую клетчатую сумку, а на руках у сына лежит накрытый тряпкой тварёныш.
— Бегом! Бегом! — перекрикивая рев двигателя и хлопки выстрелов, командует Леонид. Стреляют со стороны Андрюхиного дома, видимо визитом ко мне мстители не ограничились, и неизвестно что там сейчас происходит.
Мечусь по дому, в голове только одна мысль — уйти подальше отсюда. Поэтому со сборами не затягиваем, и пригибаясь до состояния «ползком», загружаемся в отсек мотолыги. Двери тут же закрываются, и тяжёлая машина срывается с места.
Напрямки через забор между нашими домами метров восемьдесят, эту преграду тягач просто не замечает, пару раз коротко рявкает пулемёт, и мы останавливаемся.
— Пошли! — оставив командирское место, Леонид суёт мне калаш, и хлопнув тяжелыми створками, мы вываливаемся наружу. Дом у Андрея такого же типа как и мой: Крыльцо, вход в небольшие сенцы, дальше кухня и всё остальное. Подходим ближе, с виду всё тихо, но сорванная с петель дверь говорит об обратном.
— Андрюха! Это мы! — кричу, прижавшись к стене. Леонид повторят за мной, но ничего не происходит. Такое ощущение что мы опоздали.
Заходим внутрь, там никого, пробегаем по дому — тоже.
— Куда они подевались? — недоуменно вертит головой Леонид.
— Да пёс его знает. Не могли же с собой их забрать...
В этот момент поднимается одна из половиц, и оттуда, вслед за дулом двустволки, высовывается Андрюхина голова.
— Мужики? — удивляется он. — А эти где?
— В Караганде! Валим Андрюха, валим! — обрывает его Леонид. На разговоры нет времени, Андрей это понимает, и мы молча переносим детей и какие-то вещи в машину.
Места много, единственное неудобство: холод и жёсткие сиденья, но ехать недалеко, — единственный возможный вариант для нас — улететь. Из короткого объяснения узнаю что после моего ухода
