имперской безопасности.
Под опекой штурмбанфюрера Политов оказался в Пскове. Там он шлифовал свои диверсионные способности в особой команде «Цеппелина». Этот шпионско-диверсионный центр называли «унтермен „Цеппелин”» то есть «предприятие „Цеппелин”». Это и вправду была фабрика со множеством «цехов» различного профиля, где готовились из матерых уголовников и изменников Родины разведывательные, пропагандистские, повстанческие и диверсионные группы, на которые возлагались политическая разведка и «ножевые удары» по важным объектам и коммуникациям советского тыла. Один из таких филиалов находился в деревне Печки.
На повышенных оборотах «унтермен „Цеппелин”» заработало после того, как гитлеровской военной машине был нанесен сокрушительный удар на Курской дуге. В ту пору и начала готовиться акция, о которой даже b кабинетах высших чинов РСХА знали лишь несколько избранных: было задумано уничтожение высшего руководства Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии.
Краузе поручили «пропустить» Политова через весь цикл диверсионных наук, начиная со стрельбы из личного оружия и кончая обращением с быстродействующими ядами и ведением тайнописи.
Штурмбанфюрер должен был также выполните деликатную миссию, можно сказать, интимного характера – подобрать своему подопечному жену, которая не только бы облагораживала террориста, но и являлась ему верной помощницей в предстоящем деле. Его выбор пал на фрейлен Шилову, давнего агента гестапо.
В то время как Краузе в Пскове старался изо всех сил наилучшим образом натаскать своего подшефного, в Берлине для него готовили новейшую диверсионную технику. В его личный арсенал входили, в частности, новейший бесшумный пистолет, заряженный ракетой, специальная радиоаппаратура, установленная на мощном мотоцикле. Над каждой деталью этого секретного оружия трудились инженеры высшей квалификации.
И вдруг Политова в самый разгар подготовки в сопровождении офицера абвера срочно отправили из Пскова в Ригу, а его шефа штурмбанфюрера Краузе вызвали в Берлин, в главное управление имперской безопасности. В Псков он больше не вернулся.
Что же заставило гитлеровскую разведку круто изменить так тщательно продуманный план, свернуть подготовку Политова в Пскове? Ответ на этот вопрос следует искать в событиях, случившихся в те дни на берегу Псковского озера.
Достаточно сравнить две даты: 1 января в Печках были взяты Гурьянов – Лашков и секретный архив школы, а 10 января Политова увезли в Ригу, на время прервав заключительный этап его подготовки. У фашистов были все основания предполагать, что попавшие в руки советских контрразведчиков документы могут вывести их на след столь тщательно законспирированного диверсанта. Однако сроки выполнения этой зловещей диверсии были уже утверждены на самом высоком уровне, и поэтому лихорадочная подготовка Политова продолжалась и в Риге.
В назначенный час «икс» диверсант особого назначения отправился в советский тыл, не подозревая, что о уже на мушке у нашей контрразведки. Он был схвачен и обезврежен еще на дальних подступах к Москве.
А теперь вернемся к главной теме повествования.
«Легенда» Бориса Ларина
Он в глубоком загуле. Пьет и гуляет не переставая уже вторую неделю, благо денег много. Еще бы, за «работу» ему уплатили сорок тысяч рублей! Но тают на глазах денежки, много уже успел промотать.
Кутить Ларин начал сразу после того, как возвратился в Псков из советского тыла, где выполнял задание фашистской разведки. Пытался в пьяном угаре от решиться от воспоминаний, да не удавалось. Страх перед будущим тисками сдавливал сердце.
Последний стакан со шнапсом выпил залпом, поставил посудину вверх донышком, прихлопнул рукой: «Все, гульба кончена, завтра на свидание к обер-лейтенанту». Встреча, как и до этого, ночью, на конспиративной квартире где-то у черта на куличках.
К шефу он вошел в точно назначенное время – знал: немец любит пунктуальность. Перед этим постарался привести в относительный порядок свой изрядно поношенный костюм, начистил сапоги. А лицо не почистишь, оно так и осталось опухшим. Обер-лейтенант, взглянув на своего агента, воскликнул:
– Ты очень карашо погулял, да? Как это по-русски – до упаду?
Ларин подобострастно заулыбался, смолчал, ожидая, когда шеф заговорит о деле, ради которого он его вызвал. И конечно, сделает это, как всегда, на чистом русском языке. Словно угадав его мысль, немец четко и деловито произнес:
– С сегодняшнего дня ты, Ларин, снова военнопленный, лейтенант Красной Армии. Бежал из немецкого лагеря, чтобы найти партизан и с оружием в руках мстить фашистам. Сколько бы тебя ни спрашивали, ни на йоту не отходи от своей настоящей биографии, отвечай все как было, конечно, до того дня…
Замолчал и многозначительно посмотрел на Ларина.
– До того дня, – повторил он, – как ты стал нашим агентом.
Ларин больше всего боялся, что его опять забросят в советский тыл. Ну а чем лучше оказаться среди партизан? И его охватил прежний страх.
И снова обер-лейтенант как бы угадал его мысль.
– Все будет зеер гут, очень карашо. У тебя надежная «легенда».
«Может, он и правду говорит, – рассудил Ларин, – мне не придется ничего придумывать, хоть сто раз проверяй-перепроверяй. Ну а то, что в абвершколу добровольно пошел, их задания выполнял, так об этом только шеф и знает». Но тут в памяти Ларина, точно молния, сверкнуло имя – Семен. Как же он мог забыть про своего лагерного дружка Сему Дмитриева, которого уговаривал податься в разведывательную школу немцев. Где же он теперь, Семушка? Скорей всего, в том страшном лагере отдал богу душу. А что, если?.. Но он отогнал эту мысль.
Спустя несколько дней «убежавший из немецкого плена» Борис Ларин, небритый, обросший, в растрепанной красноармейской форме, входил в лес, где, по данным немецкой разведки, находились партизаны.
Ларин был не первый, кого засылали к нам со стандартной «легендой» убежавшего из лагеря военнопленного. Про одного такого, я бы сказал, «типичного беглеца» сейчас расскажу.
Было это весной того же 1943 года. Из Славковского и Сошихинского районов в особый отдел бригады стали поступать сведения о том, что незнакомый местным жителям человек ходит по деревням, чинит ведра, тазы, кастрюли, другую домашнюю утварь, всегда ценимую крестьянском хозяйстве, а тем более в военную пору. От денег незнакомец отказывается, расплачиваются с ними за работу продуктами.
Выдает себя «мастер» – так его здесь называют – за бежавшего из плена красноармейца, не таясь говорит, что выжидает удобного случая, чтобы перейти линию фронта и «с оружием в руках мстить фашистам» Причем «мастер» говорил об этом в деревнях где-то и дело появляются гитлеровцы и полицаи из соседних фашистских гарнизонов.
Получив этот сигнал, мы, конечно, решили срочно проверить его. Сделать это я поручил старшему оперуполномоченному особого отдела В. И. Смирнову. Выбор мои был неслучайным.
С Василием Ивановичем мы стали сотрудничать еще осенью 1941 года в 1-м отдельном Ленинградском партизанском полку. Тогда Смирнова назначили оперуполномоченным
