Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
После образования Китайской Народной Республики новым властям нужно было быстро застолбить самые западные территории страны как в военном, так и в пропагандистском отношении. В 1959 году в бюллетене КПК можно было встретить такую фразу: «Синьцзян с древних времен был неотъемлемой частью нашей родины». Это мнение большинство историков не разделяют296. Холдсток пишет:
Чтобы, как это делают нынешние китайские власти, утверждать, что регион всегда входил в состав Китая, нужно обладать крайне избирательным взглядом на историю. Для этого нужно исключить из памяти восемь веков, в течение которых эта территория не была под контролем никаких властей ни полностью, ни частично»297.
Один из самых уважаемых историков региона Джеймс Миллуорд писал, что до XIX века никто бы в Китае и не задумался о том, что Синьцзян может быть неотъемлемой частью Китая298. И даже тогда, как убедительно показал Джастин Джейкобс в книге об истории Синьцзяна в республиканский период, этот регион воспринимали как что-то отдельное от собственно Китая, как территорию, хоть и находящуюся под контролем Пекина, но в любой момент готовую отделиться и стать еще одной Внешней Монголией или Маньчжурией299.
История свидетельствует: независимо от того как пекинские правительства представляли себе Синьцзян, наместники этих правительств – начиная с империи Цин и республиканского периода до наших дней – считали, что он фундаментально отличается от Нэйди (собственно Китая). В 1916 году губернатор Юань Цзэнсинь в письме пекинскому начальству сообщал, что в Синьцзяне необходимо проявлять гибкость и использовать альтернативные методы. Синьцзяном, писал он, совершенно невозможно управлять так же, как провинциями внутреннего Китая300. Впрочем, иногда особые условия были жителям Синьцзяна даже на руку. Еще совсем недавно на уйгуров и других представителей этнических меньшинств региона практически не распространялись драконовские законы по регулированию рождаемости301. Синьцзяна только частично коснулись ужасы Большого скачка Мао Цзэдуна – и это объяснялось необходимостью поддерживать социально-политическую стабильность302. Когда неумелое руководство экономикой и масштабная коррупция привели к голоду во многих провинциях внутреннего Китая, миллионы беженцев укрылись в Синьцзяне, где с продовольствием было получше303.
Место, которое занимает Синьцзян в структуре регионов Китая, и вопрос является ли он исконно китайским или нет – и сегодня весьма болезненные темы. Их постоянным присутствием в повестке дня обусловлена вся политика Пекина по отношению к этому региону и суровое обращение с его жителями. Хотя на словах партия и заявляет, что Синьцзян всегда был частью единого Китая, за ее действиями скрывается непреходящий параноидальный страх, что этот регион может отколоться совсем. Кроме Синьцзяна, только в Тибете действуют такие драконовские законы и так жестоко преследуют инакомыслящих. Больше всего от этого страдают уйгуры. К ним применяется дискриминация при приеме на работу и в учебные заведения, действуют культурные, религиозные и языковые ограничения. Но и китайцам-хань в Синьцзяне тоже достается: в Нэйди их часто считают чужаками304.
* * *
В мае 2017 года я зашел в мечеть Нюцзе на западе Пекина. Вокруг было тихо и спокойно. Во внутреннем дворе, напоминающем традиционные китайские храмы, новобрачные в златотканых одеждах с богатой вышивкой позировали для свадебных фотографий.
Нюцзе – древнейшая и крупнейшая мечеть в Пекине. В часы наибольшей посещаемости, например, во время пятничного намаза, она вмещает около тысячи верующих. Сейчас же их было совсем немного: несколько пожилых женщин в чадре да старенький сторож, который все время ходил за чаем от поста охраны в подсобку и обратно.
В мусульманском квартале снаружи царила куда более оживленная атмосфера. На солнцепеке толпы людей стояли в очереди перед окошками в стенах. Там обливающиеся потом повара жарили мясо и подавали закуски в белых полиэтиленовых пакетиках.
С уйгурами пекинцы соприкасаются главным образом в очередях за чуаром, это самая популярная уличная еда на севере Китая: кусочки курицы, баранины и овощей нанизывают на шампуры, жарят на мангале и подают с подогретыми хрустящими лепешками.
В «Старбаксе» недалеко от здания министерства иностранных дел я встречаюсь с женщиной из Синьцзяна. Она просит меня называть ее Гу Ли, по-уйгурски так называют неустановленных личностей, что-то вроде американского Джейн Доу.
Гу родилась в 1985 году, некоторое время спустя ее родители переехали в столицу. Здесь она выросла и живет до сих пор. Гу воспитывалась в ханьской среде, религиозные обряды не соблюдала – в общем, была максимально интегрирована в китайское общество. Однако каждый день она, как и многие другие уйгуры, сталкивалась с отдельными случаями дискриминации и агрессии. Скорее с усталостью, чем с раздражением она рассказывает мне, что бариста пишут на ее кружке «иностранный друг» вместо такого сложного для них уйгурского имени. Однажды в детском саду ее вызвали перед группой, и воспитательница водила указкой вокруг ее лица, чтобы показать другим детям, как выглядит уйгурка305.
Также Гу выразила недовольство тем, что уйгуров в прессе и на телевидении изображают отсталыми, истово верующими и склонными к криминалу. «Уйгур Онлайн» как раз выступал против этого стереотипа. Другие уйгуры тоже пытались с ним бороться. В обычных блогах и видеоблогах они показывали, как живут, с какими трудностями сталкиваются каждый день, пытаясь интегрироваться в китайское общество. Например, в китайской кухне во многих блюдах есть запрещенная для мусульман свинина, а на корпоративах часто заставляют пить алкоголь. Государственные средства массовой информации все равно вспоминали об уйгурах только в контексте предполагаемой вербовки в исламские террористические организации. Такие уйгуры, как Гу, то есть на бумаге полностью соответствующие представлениям властей о том, как меньшинства должны интегрироваться в ханьское общество, в их картине мира не существовали в принципе.
Беседуя с Гу и ее товарищами по несчастью, живущими в столице, я надеялся прочувствовать, как это все давалось Ильхаму и его семье, в особенности его дочери Джевхер Ильхам, которой пришлось уехать в США. Ее детство прошло в Пекине в начале нулевых. Будучи дочерью известного и хорошо зарабатывающего ученого, она относилась к привилегированным слоям общества. Тем не менее каждый день Джевхер встречала те же проявления дискриминации, о которых рассказывала Гу.
Другие пекинцы зачастую не понимали, к какой группе отнести Джевхер. Понятно, что не к хань, ведь у нее был крупный нос, круглое лицо, большие глаза с широким разрезом. Но в форме престижной частной школы она совсем не соответствовала представлению большинства о том, как должен выглядеть уйгур. В магазинах и на рынке ханьские продавцы часто принимали ее за туристку и обращались к ней по-английски, надеясь на крупную выручку306.
«Хеллоу? Мисс? Мисс? Кам энд лук плиз», – начинали они. Но она отвечала на чистом китайском с пекинским выговором. Продавцы понимали, кто она, и больше не пытались ничего ей продать. Для них стереотипное представление об уйгурах как вороватых бедняках было сильнее, чем первое впечатление от потенциально обеспеченного покупателя.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
