как с бваной К., так и с его брокерами.
Сейчас на флагштоке этого дома развевается иностранный флаг. Приведен в порядок участок. Из-за забора выглядывают недавно посаженные кустики бугенвиллеи. Здесь поселился консул одной западноевропейской страны. Я не знаю, каким образом они договорились с бваной К., но часто, проезжая мимо этого дома, я вспоминаю управляющего филиалом итальянской фирмы «Фиат» в Дар-эс-Саламе, который до этого занимал особняк на берегу океана. Чату откровенно рассказывал мне, что тому быстро пришлось покинуть «арендованную жилплощадь», а денежки, уплаченные за два года вперед, кажется, «сгорели»…
Подбирая квартиру, я встретился в Дар-эс-Саламе с одной любопытной дамой. Когда речь заходит о женщинах, обычно не упоминают их возраста. Но если я скажу, что миссис Гавин видела Петербург, то, наверное, не трудно догадаться, что ей уже за семьдесят. Миссис Гавин рассказывала мне, что ее дед был британским послом в Петербурге. В детстве она приезжала к нему из Англии на каникулы. Это было ужасно давно, прямо-таки «до нашей эры»! Англия как колониальная империя все еще входила в силу. Правил Эдуард VII, и еще, конечно, никто не знал, что через четверть века следующий Эдуард, восьмой, после сорока шести недель, проведенных на престоле, как актер Гарин в кинофильме «Золушка», скинет с себя корону, пылая страстью к одной ничем не примечательной американке, и удалится от государственных дел, так и не успев толком заняться ими. Впрочем, редкие монеты с дыркой и его именем, выпущенные для Восточной Африки, пробыли в обращении еще целую четверть века, прежде чем все окончательно изменилось, и в Восточной Африке настала новая эра.
У дочери миссис Гавин был модный дамский салон в центре города.
— Дела идут неважно, — вздыхала старушка, энергично затягиваясь сигаретой, — перед Рождеством дочь выписала из Швейцарии и Парижа дорогие, модные безделушки, а разрешение на их ввоз пришло из Эс-Ти-Си только в марте. Кому они теперь нужны, кто их купит?
Для миссис Гавин, которая еще помнит Петербург и не совсем четко представляет, что такое Ленинград, не очень понятно и многое другое, в частности все то, что происходит в Танзании сегодня. Она продавала свой дом, и разговор с ней показался мне в какой-то степени символическим: меняется социальная структура города, и часть бывшего Дар-эс-Салама на глазах становится прошлым вместе с людьми и их привычным укладом жизни.
Позднее я узнал, что миссис Гавин продала свой дом, а салон, принадлежавший дочери, был национализирован.
Сингх и Сингх
— Да поймите же, я не могу купить ни ваш дом, ни какой-либо другой. Я хочу только снять дом или квартиру, или все что угодно, где только можно жить, но снять, арендовать!
— А я вам и не предлагаю покупать. Кто знает, обстановка может еще измениться… Зачем же я буду продавать?
— Да ведь вы сами сказали, что собираетесь продавать.
— Я сказал, что мы заключим договор о продаже. Есть еще один вариант. Вы можете платить аренду не здесь, а где-нибудь за границей, скажем, в Швейцарии…
Этот разговор, который начался и не кончился, произошел однажды утром у обочины дороги, у ворот дома, закрытых на замок. Владельца, который хотел бы получать деньги в Швейцарии, в дом даже не пустили. Англичанин, мистер Липскоум, управляющий компании «Пан-электрик», снимавший его и собиравшийся вскоре куда-то уезжать, совершенно откровенно не хотел лицезреть владельца. Чем уж он так провинился перед мистером Липскоумом — не знаю. Хозяин дома, Сингх, индиец, беженец из Южной Африки, выдававший себя за жертву апартхейда, был не очень доволен и порядками в Танзании. Ему нужно было как-то временно отделаться от этого дома, чтобы закончить строительство нового. Об этом он говорил не стесняясь: дом ему был не нужен.
Проблема решилась неожиданно и просто. Это было похоже на удар грома, грянувшего в тишине тропически теплого апрельского вечера. У здания почты в несколько секунд возникло что-то похожее на драку. Люди лезли один на другого. Что происходило — понять было нельзя. Потом я увидел, что в центре толпы находился мальчик, чудом уцелевший маленький разносчик газет. Потирая ушибы, он улыбался: экстренный выпуск правительственной газеты «Стандард» расхватали весь, до единого номера. В этот вечер купить газету было невозможно. Я подошел к уличному фонарю, у которого столпилось несколько любопытных. Сенсация! Принят декрет о национализации домовладений, стоимость которых превышает сто тысяч шиллингов, то есть практически не только крупных многоэтажных зданий, но и отдельных жилых домов. Один за другим в газетах стали появляться длинные списки с указанием адресов бывших владельцев и места расположения их национализированной собственности. В одном из таких списков я встретил уже знакомое имя Сингха.
Брокеры развели руками: в буквальном смысле хоть «переквалифицируйся в управдомы». Что делать, куда бежать? Может, в Кению? Может, в Австралию или Канаду? Бизнес лопнул. Вернее, лопнуло терпение у танзанийского правительства, и все новые и новые списки национализированных домовладений стали красноречивым некрологом брокерской профессии.
Здесь я позволю себе немного отвлечься и рассказать о дальнейшей судьбе одного из брокеров — мистера М., с которым мне приходилось иметь дело. Мы встретились в отеле «Килиманджаро» в январе 1974 г. несколько лет спустя после декрета и сразу узнали друг друга. У мистера М. сохранилась профессиональная память на имена бывших клиентов, даже тех, с которыми не удалось сговориться.
— Мистер Савельев!
— А я думал, вы давно за границей. Кажется, у вас были какие-то позитивные планы насчет продажи мужских сорочек в Канаде?
— До Канады не добрался. Был в Кувейте. Вот, вернулся домой. Есть здесь кое-какие дела. Помните большой дом на Оушен-роуд, который я предлагал румынскому посольству?
— Как же, знаю. Там и сейчас живут его сотрудники…
— Живут да не платят! Я же добился им контракта на этот дом. По условиям они должны выплатить мне комиссионные— сорок тысяч шиллингов.
— Но ведь дом был национализирован до того, как они туда переехали.
— Дело действительно сложное. Я советовался с адвокатами, и мне сказали, что у меня все же есть шанс. А сотрудники посольства даже не хотят говорить об этом. Я написал письмо Чаушеску и жду ответа.
— Ну и чем же вы пока занимаетесь?
— Наукой.
— Чем, чем?
— А вы разве не читали мое письмо в «Дейли ньюс» от 21 января?
— Признаться, как-то пропустил…
— У меня есть с собой вырезка.
Мистер М. посмотрел на меня с некоторой авторской укоризной: как, мол, можно пропустить такое? Достал из кармана аккуратно сложенный лист бумаги с наклеенной на него небольшой газетной вырезкой. Я уже собрался было пробежать
