сэр, спасибо; но он пережил ужасное время. Надеюсь, он сейчас спит, но…
– Что случилось… я ничего не понял из вашего письма. Несчастный случай?
– Понимаете, сэр, не знаю, можно ли мне об этом говорить. Хозяин настаивал, что он вам сам все расскажет. Но кости все целы… и хотя бы за это мы должны быть благодарны…
– А что говорит доктор? – спросил мистер Грегори.
К этому времени они подошли к двери спальни мистера Сомертона и посему разговаривали тихо. Тут мистер Грегори стал нащупывать ручку и случайно стукнул рукой о дверь. Прежде чем Браун успел ответить, из комнаты раздался страшный крик.
– О господи, кто там еще? – было первое, что они услышали. – Браун, это ты?
– Да, сэр… я, сэр, и мистер Грегори, – поспешно сообщил Браун, и в ответ раздался стон облегчения.
Они вошли в комнату, в которой занавески на окне были задернуты, дабы солнце не проникало внутрь. И мистером Грегори овладела жалость, когда он увидел сильно осунувшееся, унылое, испуганное лицо друга, которое обычно бывало таким спокойным. Он сидел на занавешенной кровати, простирая в приветствии дрожащую руку.
– Лучше, как я вас увидел, дорогой мой Грегори, – прозвучал ответ на первый вопрос священника, и было очевидно, что это – правда.
После пяти минут разговора мистер Сомертон стал более походить на самого себя. Позже Браун доложил, что в таком состоянии Сомертон пребывал долго. Теперь же он сумел сносно поесть и с уверенностью заговорил об отъезде в Кобленц через двадцать четыре часа.
– Только у меня есть одна просьба, – сказал он, снова заволновавшись, что мистеру Грегори вовсе не понравилось, – которую я молю вас исполнить, дорогой мой Грегори. Нет, – продолжал он, положив свою руку на руку Грегори, чтобы предупредить всякие вопросы, – не спрашивайте меня, в чем суть и почему я хочу, чтобы вы это сделали. Сейчас я не в состоянии это объяснить – я могу опять… несмотря на то благо, которое вы мне доставили своим приездом. Скажу вам лишь одно: вы ничем не рискуете, и Браун вам все завтра покажет. Просто вам нужно вернуть… поставить… кое-что… Нет, сейчас я об этом говорить не в состоянии. Будьте любезны, позовите Брауна.
– Хорошо, Сомертон, – ответил мистер Грегори, направляясь к двери, – я не стану требовать от вас объяснений до тех пор, пока вы не будете в состоянии их дать. И, если вашу просьбу действительно так легко исполнить, как вы утверждаете, я с радостью выполню ее утром.
– Ах, я не сомневался в вас, дорогой мой Грегори, я был убежден, что могу полностью положиться на вас. Если бы вы только знали, как я вам благодарен. А вот и Браун. Браун, мне нужно с тобой поговорить.
– Мне удалиться? – вставил мистер Грегори.
– Ни в коем разе. Останьтесь, умоляю. Браун, первое, что ты должен будешь сделать утром (вы ведь рано встаете, Грегори), это отвести священника к… туда, ты знаешь (мрачный и встревоженный Браун кивнул), и вы вместе с ним положите это на место. И нисколько не бойся, днем там совершенно безопасно. Ты понимаешь, о чем я говорю. Оно лежит на ступеньке, ты знаешь, где… где мы его оставили.
Браун два или три раза сглотнул и, не в состоянии говорить, поклонился.
– И… да, это все. И еще одно, дорогой мой Грегори. Я был бы вам еще больше признателен, если бы вы постарались удержаться от расспросов Брауна. А самое позднее, завтра вечером, если все пойдет хорошо, я смогу, в чем я уверен, рассказать вам все от начала до конца. А теперь спокойной ночи.
Со мной останется Браун… он здесь спит… и на вашем месте я бы заперся. Да, обязательно сделайте это. Они… люди здесь так поступают, к тому же это лучше. Спокойной ночи, спокойной ночи.
На этом они расстались, и, даже если мистер Грегори и просыпался пару раз ночью от, как ему показалось, бормотания у нижней стороны его запертой двери, это было лишь потому, что привыкший к покою человек внезапно оказался в чужой кровати и в самом центре загадочных событий. И все-таки до конца своих дней он был уверен, что дважды или трижды за ночь он слышал этот звук.
Как только взошло солнце, он был уже на ногах и вскоре оказался в компании с Брауном. Он сильно волновался, выполняя просьбу мистера Сомертона, но она не составила труда и не причинила беспокойства, и через час, после того как он покинул гостиницу, дело было сделано. В чем оно заключалось, я пока не стану рассказывать.
Чуть позже мистер Сомертон, на сей раз почти полностью пришедший в себя, смог двинуться в путь из Стейнфелда, и в тот же вечер – было ли это в Кобленце или в каком-либо другом промежуточном пункте, я не знаю – он, как и обещал, начал свои объяснения.
Браун тоже присутствовал при этом, но что, по его разумению, было для него действительно понятным, он не сказал, а я судить об этом не в состоянии.
Вот что поведал мистер Сомертон:
– Вам обоим приблизительно известно, что свое путешествие я предпринял в связи с розыском некоего предмета, имеющего отношение к старинному витражу в часовне лорда Д. Что ж, отправным пунктом всей этой истории послужил отрывок из древней книги. Об этом отрывке я хочу рассказать вам подробно.
Туг мистер Сомертон очень детально пересказал то, что нам уже известно.
– Когда я вторично посетил церковь, – продолжал он, – я хотел внимательно осмотреть фигуры, надписи, резьбу от алмаза на стекле и даже случайные царапины. Сначала я ухватился за надписи на свитках. Я не сомневался, что первая из них, Иова «У золота есть место, где его прячут», – изменена специально и намекает на сокровище, поэтому я большее внимание уделил следующей, святого Иоанна: «На одеждах их написаны имена, которых никто не знает».
Возникает естественный вопрос: было ли что-нибудь написано на одежде фигур?
Ничего подобного я не нашел. У всех троих по низу мантии тянулась широкая черная полоса, которая бросалась в глаза и портила окно. Надо признаться, что я оказался в тупике и уже подумывал бросить поиски на том месте, где уже до меня их прекратили каноники Стейнфелда. Но так случилось, что стекло было сильно покрыто пылью, и лорд Д., который случайно вошел в эту минуту, обратил внимание на мои грязные руки и прислал уборщика с жесткой метлой, дабы почистить окно. Проведя по черной полосе метлой, уборщик поцарапал краску, и за ней оказалось желтое пятно.
