— Если честно, я заскочил только чтобы проверить, как ты тут, и выгулять Принца. Но удержаться, слыша такие запахи, выше моих сил.
— Тогда идите гуляйте, а я пока накрою.
— Как есть спасительница и кормилица обездоленных и голодных.
Я знаю, что совершенно не подхожу на роль главной героини книги или фильма. Главные героини должны быть самостоятельными, решительными, смелыми, умными, должны уметь перекинуть через левое бедро стокилограммового мужика, сломать руку вору, залезшему в ее сумочку, сесть за руль незнакомой машины и пуститься в погоню за преступником или на худой конец вычислить глубоко внедренного шпиона. Да что там, я сама с удовольствием смотрю такие фильмы и читаю подобные книги.
Но сама…
Сама я получаю удовольствие от того, что мне говорят такие простые и незамысловатые комплименты. Сама я предпочитаю оставлять мужскую работу мужчине, а тем временем накрыть на стол белоснежную скатерть, нарезать хлеб и заварить чай. Сама я уверена, что после сложного дня мой мужчина заслуживает тепла и уюта. Да, да, знаю, мне скажут, мол сильно ли тебе помогло это с твоим первым мужем? Не помогло вообще. Но все дело в том, что Данил просто был не мой мужчина.
Мне приятно наблюдать за тем, как Егор вытирает лапы псу после короткой прогулки и внимательно вымеряет на электронных весах порцию корма, хмурясь и что-то негромко бормоча себе под нос. Как он тщательно намыливает руки, как ест — с явным удовольствием и с какой-то легкой жадностью, но очень аккуратно. Как привычно подхватывает грязные тарелки и моет их, словно так было всегда.
И мне вдруг кажется, что так и есть. Только время надо выбрать другое — не прошедшее, а настоящее и будущее.
— Лиза, я хотел тебе спросить. Вернее, попросить. Очень-очень сильно попросить.
— Я тоже хотела кое-что спросить у тебя. Ну, или попросить.
— Ну, тогда дамы вперед. Проси и спрашивай все что угодно.
— Я хотела спросить. Тебе не стыдно?
— А?
— Сам ты тут, значит, в такой большой компании, тебе не скучно, плов вот свежий поел, а о любимой женщине забыл совсем? Вот я и спрашиваю тебя — не стыдно за то, что бедная Шамани до сих пор не с нами?
— Ты знаешь, что я тебя обожаю?
— Это и есть твой вопрос?
— Дело в том, что я как раз планировал упросить тебя позволить мне привезти сюда Шамани. Но не знал, с чего начать.
— Ну, значит, решено. Без царицы я тебя больше на порог не пущу. Так и знай.
Перед уходом Егора мы долго-долго целуемся у самого порога. И мне ни капельки не стыдно. И никакого смущения я не испытываю. И никакой неловкости. Мне нравится его целовать. Только… только немного щекотно.
— Я все-таки где-то испачкался и не заметил? Ты опять хихикаешь.
— Твоя борода. Щекотно до ужаса.
— Я разберусь с ней, — улыбается он и легонько чмокает в нос, как маленькую.
— Нет-нет, что ты. Она тебе идет.
— Ну, у тебя же не было возможности сравнить, идет она мне или нет. Вот и попробуем. Вдруг я без бороды окажусь настолько прекрасным принцем, что ты влюбишься в меня без памяти?
— Разве дело в бороде? — я встаю на цыпочки и возвращаю детский “чмок в носопырку”. — Влюбляются не в лицо, ты сам это говорил.
— А ты… влюбилась бы в бородатого мужика?
— Я влюбилась бы в доброго, умного и сострадательного мужчину. А с бородой он или без…
— Ну и все равно надо попробовать тебя познакомить с одним умным и сострадательным и совсем-совсем безбородым мужчиной. Может, в него ты не просто влюбишься, но и согласишься стать его официальной невестой? Я попрошу Шамани, чтобы она привезла его к тебе утром на смотрины. Договорились?
— Буду с нетерпением ждать.
Я закрываю дверь и через секунду с каким-то девчачьим визгом воплю “йесс!”. И почему-то совершенно уверена в том, что примерно то же самое сделал и он с той стороны двери.
Мы с Принцем долго и нудно договариваемся, что спать он все-таки должен в приготовленном для него кресле под его новым мягким пледиком. “Маленький негодник”, как назвала его Анфиса, действительно очень упрям и своенравен. Каждый раз, когда я отхожу от него к кровати, он принимается сердито тявкать, но при этом умилительно машет хвостом и строит мне глазки.
— Нет, дружочек, прости. Я тебя очень сильно люблю, но чужих мужчин к себе в постель не пускаю, понял?
“Ой, можно подумать, — возражает наглец и снова начинает яростно скрести плед крепкими коготками. — Значит, всяким здоровенным бородатым можно, а мне, Моему Высочеству, такому маленькому, такому славному, с такой шелковой шерсткой нельзя? А если бы я был бородатым эрдельтерьером, ты бы пустила?”
Ближе к полуночи, когда я уже совершенно выбиваюсь из сил, я набираю сообщение Егору.
“Что делать с Высочеством, который требует взять себя в постель?”
Егор перезванивает буквально через секунду.
— Вы до сих пор не угомонились? — пеняет он мне.
— Да я бы с радостью, только он же не замолкает ни на минуту.
— А ну-ка дай я с ним побеседую по-мужски, — вдруг выдает Егор, и я послушно протягиваю трубку псу.
— Ваше Высочество, вас просят к телефону.
Пес смешно наклоняет голову то вправо, то влево, пока Егор что-то вещает ему в трубку. Затем я снова прижимаю ее к уху и насмешливо вопрошаю:
— Ну что, как успехи в переговорах?
— Он согласен спать на кресле при условии, что ты его немного развернешь, так, чтобы он хорошо тебя видел. И чтобы ты, лежа в кровати, могла до него дотянуться, если он начнет беспокоиться. Ну и желательно дать вкусняшку. Но только одну.
— У меня нет вкусняшек для собак, — печально вздыхаю я. С этой болячкой я даже корм ему не купила, хотя надо бы. И вообще, чем его Егор кормил эти дни?
— У нас есть вкусняшки для собак. В шкафчике на кухне. Там, где стоят крупы. Небольшой пакетик. Но только одну. Не кормить, а угостить за хорошее поведение! Только одну-единственную печеньку.
Пока я выхожу за печенькой, пес, недовольный тем, что я оставила его в одиночестве, разрывается в лае, но явно боится спрыгнуть с высокого для его перекормленного тельца кресла. И правильно делает, что боится. Еще нам сломанных лап тут не хватало для общего счастья.
