Я надеюсь, Дигнэ́, что еще до вечера этот слабоумный споткнется на лестницах в подземелья и случайно размозжит свою бестолковую голову о каменные ступени?
— Разумеется, ваше сиятельство. Как поступим с делом? — указав на все еще валяющуюся на полу, как оказалось, воистину драгоценную папку, обратилась к успокоившейся начальнице её, очевидно, секретарь. Всё это время, к слову, находившаяся в нише за плотной занавесью, где было оборудованно вполне комфортное, но неприметное для посетителей рабочее место.
— В архив, — лениво махнула рукой чиновница, примеряясь к, стараниями всё того же эксперта в сфере обслуживания, появившемуся блюду с Кара́тскими сырами. — Они ведь имеют обыкновение хорошо гореть(с намёком). Работников отдела этого(презрительно поморщившись) — проверить на сообразительность. Выявленных тупиц и прочих принципиальных тугодумов — в провинцию! А там уж от бандитского нападения в подворотне никто не застрахован. На свидетелей по делу — надавить! Понятливые пусть забудут обо всем случившемся, а строптивцы самоубьются в камерах, не пережив позора о вскрывшихся темных делишках. Придумай там, чего-нибудь погрязнее. Кстати о грязи! Я об этих... эм, извращенцах из гвардейской компании Туготыльской. Здоровых — в колонии, поехавших — в Халифат. Всех! Развратники такие(облизнувшись), смеют бросать тень на Дом. Я после зайду, погляжу, может кто интересный есть. Отбери там мне мальчиков посимпатичнее и без этой противной волосни на роже. Фу.
— Будет исполнено, ваше сиятельство. Как быть с расследованием истинных причин...
— КАКОЕ расследование!!! Ты плохо слышишь? Никаких расследований! Если мое имя где-то всплывёт, то тебе гореть на соседнем столбе! Ты поняла? Всё, иди! Надо же было этой Тугогротской куда-то как всегда влезть. Чего, спрашивается, в столице не сиделось? Тут же... всё что надо! Живи припеваючи. Так нет же. Вечно лезет на рожон, и постоянно лично. Дура. Из-за неё вот, пришлось отвлекаться от действительно важных дел, едва не поставленных под угрозу рвением идиота, — отправив отдать распоряжения свою, как видно, еще и соучастницу, строгая дама ещё какое-то время поворчала себе под нос. А затем, поудобнее умостившись в кресле, расстегнув мундир и приспустив штаны, подозвала одного из гвардейцев поработать языком. И нет, сонеты он ей читать не станет. — Драконы еще, какие-то? Совсем Волькара мозги себе последние вытрахала и прокурила. Понести от дракона! Идиотка. Может хоть Мягкохолмская будет поадекватнее. Правда, и «вопиющие, беспринципные хищения» тогда будет сложнее проворачивать. Ох, ах... Ох... Левее, остолоп! Тяжело же денно и нощно на благо державы трудиться. Совсем не берегу я себя, всё о... Ох... о народе пекусь. Теперь правее! Да, так...
А тем временем и где-то этажом ниже, отосланная с поручением столь доверенная вышеозначенной чиновнице секретарь шепталась с такой же неприметной, как и она сама, особой. И прежде чем той была передана, так и не добравшаяся до архивов папка с воистину термоядерным содержимым, в этих их перешептываниях пару раз прозвучало слово: Синдикат.
****
— Герд? Вот те на! Дурацкие же шутки у твоих одногруппниц. Иди я тебя обниму, мой пронырли... Это что у тебя в петлице? Лента медали «За Отвагу»? Ты кому так отлиз...
— Заткнись, дура! — очень громко прошептала голубоволосая синеглазка Клеме́н, да ещё и вовремя пнув своим острым локотком под ребра прислушавшейся-таки к ней фиолетовоокой красноволоске.
Весьма артистичная, как я помню, Миле́н, узрев меня, уж нежданного, поспешила поприветствовать столь занятного однокурсника, но в итоге не удержала своего фирменного и не всегда уместного ехидства, когда обратила внимание на мою висюльку. Точнее, в пренебрежение статуту не саму медаль, как было положено носить с парадным или повседневным облачением, а лишь, как предписано с полевой формой, то есть её ленту, продетую во вторую сверху пуговичную петлю, по случаю даже проделанную в моем беспуговичном студенческом мундире на «липучке».
К слову, встреча с однокурсницами произошла недалеко, практически на подходе к площади, где я когда-то проходил публичное испытание перед зачислением в академию. Сейчас же там должна была начаться торжественная церемония наподобие линейки и своего рода переклички, чтобы руководство могло поздравить успешно преодолевших учебную практику и зафиксировать не явившихся.
— Приношу свои извинения, студент Франт, — чуть поклонилась резко посерьезневшая и, подозреваю, принявшая свое естественное выражение лица, как видно, вовсе не старшая в этом дуэте, студентка Горская.
Тем самым избавив от необходимости жестоко убивать её, то ли и впрямь настолько не дружащую с башкой, то ли намеренно спущенную с поводка своей голубоволосой хозяйкой. Не иначе, как для целенаправленной провокации меня, который и без того не рад обязательному требованию носить эту побрякушку, пусть и почетную здесь, но очевидно же, что врученную мне с целью унизить, так ещё и охарактеризованную только что столь нелестным для любого уважающего себя мужчины образом.
— Ваш рот, Милен, так щедро одаренный природой столь достойным фасадом, полагаю, гораздо лучше покажет себя в других целях. Рекомендую, открывать его в следующий раз исключительно для них, — нанес я откровенное оскорбление не столько из-за того, что меня взбесили слова, пусть и не произнесенные до конца, но вполне понятные, сколько, дабы начать череду дуэлей, преимущественно бескровных студенческих, но это не точно.
Тех дуэлей, которые я давно уже запланировал с целью показательно заткнуть всех, кто может своей возней отвлекать меня от дел. Ну а заодно и восстановить свою репутацию после того моего «выступления» на Журавле по дороге в Белосолье. Лучше, как говорится, день потерять, неустанно вырезая дураков, зато потом... эм, ещё год за пять минут долетать. Во, как сказал. Ну а те, кто поумнее, убравшись с дороги, будут сотрясать от страха все окрестные кусты, более не препятствуя моему стремительному полету. Мда.
— Молчи! — проскрежетала сквозь зубы голубоволосая, вцепившись а руку красноволосой, на мои слова сначала побледневшей, затем покрасневшей, а после действий «хозяйки» даже чутка позеленевшей. — Благодарим за совет, Герд. Студентка Горская непременно прислушается к мудрым речам того, чьи отважные действия, бесспорно заслуженно, оценены командованием. Прошу прощения, но нам нужно отойти: Милен не здоровится.
А сказав это, данная порочная особа, а также, как теперь отчетливо видно во Взоре, настоящая садистка и вообще жестокая девочка — поволокла куда-то в кусты безропотно последовавшую за ней на своих негнущихся деревянных ногах красноволоску. Определенно мазохистку, что, наряду с непомерной похотью, было чуть ли не единственными, но поистине всепоглощающими пороками Милен. Этой, в целом на удивление организованной и, по-видимому, вынужденно сдержанной, а следовательно, и артистичной натуры. Я, блин, даже представляю, каким образом голубоволоска будет ее
