подлесок, слегка петляя между невысокими
холмами. Это был торговый тракт, который связывал Элефтерру с Северными Землями. Властитель
тех мест был другом отца Торниэна. Он мудро правил своим народом, поселившимся среди
бескрайних степей за Большой Рекой. Люди его не строили крупных городов, они любили простор
полей – и большая часть их жила в небольших хижинах, покрытых выделанными шкурами. Торниэн
вспоминал свои поездки с отцом в эти края, и как будто снова чувствовал на губах вкус овечьего
молока и полыни.
Они приближались к границе Элефтерры. Владыка вглядывался в серый утренний сумрак и не
мог узнать столь дорогих сердцу мест: деревья вдоль дороги были вырублены, частые деревеньки,
приютившиеся рядом с торговым путём и бывшие некогда весёлыми и многолюдными, теперь стояли
пустые и безжизненные. Некоторые дома были разрушены и сожжены.
Иногда кто-то из воинов начинал нетерпеливо понукать коня и в напряжённом волнении
всматриваться в унылое придорожье, а потом, наконец, радостно восклицал: «А вот и моя деревня!»
или «Во-о-н мой дом, на холме, видите?»
Все поворачивали головы и смотрели в сторону, пытаясь разглядеть что-то сквозь завесу дождя.
Торниэн не смотрел. Только всякий раз его сердце снова сжималось тревогой и болью.
Когда совсем рассвело, они сделали привал. Напоив лошадей из полуобвалившегося колодца и
съев суровый солдатский завтрак, состоящий из сухарей и твёрдого сыра, всадники вновь двинулись
на север. К середине дня они пересекли северную границу страны.
– Нужно послать вестника. – Торниэн повернулся к Друану – и тот, пришпорив коня, проехал
вперёд и поравнялся с Владыкой, – Пусть скачет и сообщит государю, что мы идём ему навстречу.
По моим подсчётам они должны быть недалеко. Я думаю, мы встретим их ещё задолго до
наступления темноты.
– Будет сделано, – коротко ответил Друан и, быстро оглядев своих конников, подозвал невысокого
темноволосого парня на серой в яблоках лошади. Тот стремительно выскочил из строя, словно всё
время только и ждал, когда же, наконец, закончится этот бесконечно-скучный путь и начнётся что-то
стоящее.
Воины оживились, и по их рядам пронёсся радостный вздох:
– Увидим старого Короля! Наконец-то!
Торниэн не мог разделить их радость. Он боялся этой встречи, – боялся той тёмной и бездонной
пропасти непонимания, которая несколько месяцев назад так неожиданно пролегла между ним и
отцом. И, хотя, временами он скучал по отцу так пронзительно, что готов был пасть к его ногам,
забыв про обиду и горечь, но что-то всегда останавливало его – и сердце вновь наполнялось пустотой
и безнадёжностью. И сейчас, накануне встречи, он опять погружался в тягостные воспоминания…
Он вспоминал вечер во дворце, когда его брат, сидя за трапезой напротив отца, заявил:
«Отец, я хочу уехать».
На расспросы он отвечал уклончиво, видимо, не желая выдавать истинную причину своего
решения, мямлил что-то, дескать, государственные заботы – это не для него, а военное дело – тем
более, а он хочет заняться торговлей или чем-то в этом роде. Торниэн понимал, что эти ушлые купцы
с запада, с которыми так быстро сошёлся его брат, и которые так часто гостили у него во дворце,
играют здесь далеко не последнюю роль. Отец тоже это знал… прекрасно знал! Поэтому, когда брат
попросил дать ему его часть наследства, а отец ответил согласием, – Торниэн не мог этого понять.
«Отец, зачем ты позволяешь ему это? Почему ты согласился? Неужели ты не понимаешь? Какая
торговля? Какое «своё дело»? Что за бред он вбил себе в голову?»
Он помнил, как старый Король, вздохнув, ответил ему:
«Когда твои друзья едут с тобой на охоту, заставляешь ли ты их это делать? Или, может быть, они
ждут награду за то, что поехали с тобой? Нет! Я знаю твоих друзей – они любят тебя. Они были бы
рядом с тобой, даже если бы ты не был королевским сыном. Они спорят с тобой на равных и
высказывают тебе в лицо то, что думают. Они поднимают тебя на смех, если ты промахиваешься,
стреляя в зверя. Это болезненно, не так ли? Но скажи, променял бы ты их на рабов, которые
исполняют любое твоё желание и никогда не перечат тебе?.. Человеку нельзя приказать любить. И я
не стану приказывать».
Торниэн вспоминал и то зимнее утро, когда его брат покидал дворец, а слуги вели за ним два
десятка лошадей, нагруженных золотом и драгоценностями. Один из слуг вернулся через несколько
недель. Это был старец, чей род издавна служил при дворе. Отец безмерно доверял этому человеку. В
тот день Торниэн зашёл к отцу, когда старый слуга, обливаясь слезами, рассказывал Королю о том,
чем занимается его младший сын там, в далёкой стране. Отец сидел, сгорбившись, словно древний
старик, хотя был ещё крепок и выходил в сражения с войском. Скорбные складки залегли на его
лице, а глаза… Торниэн никогда не видел такой боли в этих глазах, даже в день смерти матери. Он
застыл на пороге, не в силах пошевелиться, и не веря своим ушам. А потом почувствовал, как волна
жгучего стыда заливает его, и воздух исчезает из комнаты. Он не мог дальше слушать и, задыхаясь,
выбежал вон.
Торниэн вспоминал, как ярость начинала подниматься в сердце всякий раз, когда он слышал имя
брата. Как часто по ночам ему снилось, что он ищет брата в толпе каких-то незнакомых людей, а
найдя, бьёт наотмашь по лицу, испытывая сладкое чувство удовлетворения за нанесённую обиду!
А потом настал тот день…
Лето было в самом разгаре. Торниэн возвращался домой после осмотра восточного гарнизона,
который стоял на границе королевства. Приблизившись к дворцу, он услышал крики ликования. Во
дворце шёл пир. Призвав слугу, он спросил: «Что за праздник сегодня?» Слуга ответил: «Брат твой
вернулся, и отец устроил пир, потому что принял его здоровым». Торниэн помнил, как потом, бросив
в лицо отцу гневные обвинения, ушёл, не захотев даже переступить порог пиршественного зала. И
тогда…
Он поднял руку и нащупал висящую на шее цепь. …Тогда враг поработил его.
– Владыка!
Внезапный крик вывел Торниэна из задумчивости. Гонец, посланный Друаном, выскочил из-за
поворота и на всём скаку осадил коня, подняв целый фонтан воды и грязи.
– Дорога отрезана! Впереди большой вражеский отряд. Они движутся на север.
– Быстрее! – крикнул Торниэн, пустив коня в галоп, – и пятьдесят всадников во весь дух
помчались по размытой дороге.
Вскоре они приблизились к месту, где Северный Тракт, вынырнув из-за холмов, поворачивал на
восток и выходил на обширную равнину, простирающуюся до самой реки. Торниэн въехал на
последнюю возвышенность, и его взору открылась
