в юридической консультации на полставки), член городской коллегии адвокатов, но в семье предпочитает роль судьи. И, наконец, сам Степан Аркадьевич, 38 лет, защищает цвета родного Спартака» с 1952 года. Сегодня Степан Аркадьевич выступает в черных сатиновых трусах, желтой майке с надписью «Ну, погоди!» и тапочках на босу ногу. Жена велит ему надеть рубашку и брюки. Игра начинается с центра поля. Автозаводцы устремляются в атаку, но теряют мяч, и спартаковцы перехватывают инициативу.
— Назад отдай! Назад! — слышите, это волнуется Степан Аркадьевич. — Ну, теперь откройся! Откройся, кому говорят! Ну, теперь бей! Куда бьешь, там же никого нет! Эх, сапожники!
Но что это? Острая ситуация у экрана телевизора. Жена Агния пытается переключить ручку на вторую программу, где идет передача «А ну-ка, девушки!». Отличная передача! Но Степан Аркадьевич начеку. Завязывается острая борьба. Все члены семьи подтягиваются к телевизору. Ну, это уже слишком грубо. Нарушение правил! Теща показывает Степану Аркадьевичу желтую карточку. Она пожелтела от времени. Старая свадебная фотография Степана и Агнии. А между тем футболисты «Торпедо» отбивают мяч на угловой. Идет двадцать шестая минута второго тайма. «Чаю! Чаю! Чаю!» — скандируют Степан Аркадьевич и его сын Виктор. Стремительный проход Агнии из кухни в комнату. Какой дриблинг! Какое владение заварочным чайником и подносом с бутербродами. Она обходит одно кресло, другое, книжный шкаф, стол, стул, приближается к дивану, удар, гол! Го-о-о-л! Гол в ворота «Торпедо». Ликуют болельщики. Ликует Степан Аркадьевич. А вот это уже неспортивно. Он пытается оттолкнуть жену рукой. Она загородила ему экран. Нехорошо! Мог бы и сказать. Неужели теща не заметит этого. И тут раздается телефонный звонок. Степан Аркадьевич на две минуты удаляется из комнаты к телефону. Две минуты играть спартаковцам без Степана Аркадьевича. У их соперников появляются шансы сравнять счет. Следует серия коротких передач. Сейчас на половине поля автозаводцев никого нет. Удар! Еще удар! Неточно! Мяч уходит за пределы поля. Свободный от ворот «Спартака». А вот и Степан Аркадьевич. Игра продолжается в полном составе. Присутствие Бедренкова сразу же дает себя знать. «Вперед иди! Вперед! Не держи мяч! Отдай седьмому номеру! Да не шестому, а седьмому!»
Простите, кажется, теща снова фиксирует нарушение правил. Я не совсем понимаю, что случилось. А, все ясно! Степан Аркадьевич становится на диван ногами и прыгает на нем как ненормальный. Да еще в тапках! Слишком опасный прием! Опасный для дивана. Что это? Штрафной? Дорогие друзья, пока мы тут отвлеклись, в ворота «Спартака» назначается штрафной удар. Степан Аркадьевич начинает выстраивать стенку от мебельного гарнитура, купленного буквально вчера. Видимо, он сильно нервничает. Свисток арбитра. Можно бить! Какой красивый удар! Прямо в левый верхний угол. Итак, 1:1. Времени остается мало. По сей вероятности, счет уже не изменить. Я не ошибся: звучит финальный свисток.
После матча мы встретились с С. А. Бедренковым и попросили его поделиться впечатлениями о прошедшей игре.
— Степан Аркадьевич, пожалуйста…
— Ну, что можно сказать… Конечно, было несколько выгодных ситуаций, которые я не сумел использовать. Например, на двадцать шестой минуте я мог бы попросить тещу не совать нос не в свое дело. Считаю, что и желтую карточку мне показали неправильно.
Есть несколько цветных фотографий, где мы с Агнией получились гораздо лучше.
— Ваши планы на будущее?
— Игры очередного тура проведу на «чужом поле» — у свояка в Конькове-Деревлене. А то дома совершенно невозможно смотать.
— Спасибо, Степан Аркадьевич! На этом, дорогие друзья, мы с вами прощаемся! Всего вам доброго! До новых встреч!
Петр Сергеевич и Верочка
Петр Сергеевич познакомился с Верочкой в доме у Колпаковых. Совершенно случайно выяснилось, что Петр Сергеевич и Верочка живут в одной стороне, вечер выдался хороший, и Петр Сергеевич предложил молодой женщине пройтись немного.
Чтобы как-то начать разговор, Петр Сергеевич поинтересовался, кем работает Вера Семеновна.
— Учительницей, — был ответ.
— Ого! Значит, у вас завтра праздник!
— Да, первое сентября.
— Простите за любопытство, а в какой школе вы преподаете?
— В 793-й.
— Неужели в 793-й?!
— А что, вы имеете какое-то отношение к этой школе?
— Я закончил в ней три класса.
— Всего три класса! Не густо, — засмеялась Верочка.
— Напрасно иронизируете. Потом меня перевели в специальную школу с математическим уклоном.
— А ее-то вы закончили?
— Ее закончил.
— А потом?
— Потом был техникум, торгово-экономический. Потом еще два техникума — связи и эстрадно-циркового искусства.
— Подумайте, какой у вас широкий диапазон! Так кем же вы наконец стали: клоуном, связистом или бухгалтером?
— Ни тем, ни другим, ни третьим.
— Почему?
— Потому что дальше у меня были институты.
— О! И даже не один! — Верочка насмешливо посмотрела на Петра Сергеевича.
— Не буду хвастаться, но три института я закончил. Было, конечно, трудно, но я довел дело до конца.
— Извините, Петр Сергеевич, но если вы меня хотели чем-нибудь поразить, то вам следовало все-таки оставаться в рамках правдоподобия… Вероятно, затем у вас была аспирантура.
И, надо полагать, не одна, а целых пятнадцать… Спасибо, дальше провожать меня не нужно.
И не люблю лгунов.
— Постойте, Вера Семеновна! Вы меня не гик поняли. Никакой аспирантуры у меня сейчас нет. Академия, правда, есть, то есть я хотел сказать…
— Ах, даже академия!..
Дверь подъезда захлопнулась за Верочкой. Петр Сергеевич бросился вслед.
— Да, академия, — прокричал он в тишину подъезда. — Уже восьмой этаж возвели.
Строитель я, инженер-строитель. А раньше был бригадиром отделочников. Оштукатурил три класса вашей 793-й школы, пока меня в другую не перевели. Вера Семеновна, ay! Не уходите, Вера Семеновна!
Что было дальше, это уже совсем-совсем другая история.
Про грибы
Кто ж, скажите мне, не любит грибов! Ежели их мелко порезать, да на сковородочке с лучком! Да сметанкой заправить! Так вас, небось, за уши не оттащишь.
Белые — хорошо! Ну а лисички разве плохо? Сыроежки там всякие, груздь, подберезовик, масленок.
— Ну, жена! — говорю. — Дожди грибные прошли. Завтра на утренней зорьке еду.
Встал чуть свет. Натянул сапоги, телогрейку. Славно идти по пустынному городу. Спят люди. Мостовая под первой поливкой блестит. И в душе жаль тех, кто сейчас под одеялами нежится, сны досматривает, и волнение легкое охватывает перед предстоящей грибной охотой.
Притулился я у окна и не заметил, как поезд отстучал километров эдак шестьдесят. Вышел на платформу и — к лесу. Батюшки святы! Смотрите их сколько! Грибников этих. Не протолкнуться. Народу — как в автобусе в час пик.
— Граждане! — говорю. — Пройдите вперед! Дайте и другим в лес войти. Впереди ведь свободно.
— Не напирайте! — говорят мне. — Сейчас некоторые выйдут, тогда и войдете.
И действительно,
