— Не иронизируй, пожалуйста, хоть сейчас.
— Иронизирую я только над собой, поверь. Как я, дурак, старался, сколько усилий приложил — и все зря!.. Но тогда казалось, что я смогу чего-то добиться своим трудом, мозгами, упорством, наконец… Надо было стать материально независимым, образованным, респектабельным, чтобы сравняться с тобой. И я работал, как вол, стучался во все двери подряд, рисковал, мотался, спал по пять часов в сутки. И еще учился. Необходимо было получить образование, чтобы потом иметь перспективу. Я понимал, что времена полуграмотных нуворишей не вечны. Тот факт, что в обществе начался разброд и хоть какая-то, пусть порочная, динамика, мне был на руку. Появился шанс найти свою нишу, зацепиться за какое-нибудь дело и вести его. Раньше, когда номенклатура держала круговую оборону и все блага выдавала из подполья, у меня такого шанса не было. Я не из тех, кто может преуспеть в мире собраний, докладов, лозунгов, кабинетно-телефонных намеков и прочая. Но трудиться до седьмого пота, предпринимать, рисковать, бороться за успех, напрягать ум и волю — это я умел. У меня даже появилась какая-то сверхъестественная энергия, дикое упорство. Тогда я еще не понимал, что все это из-за тебя. Но теперь точно знаю, что именно ты вдохновляла меня, хотя и не подозревала о моем существовании…
Ярослав перевел дыхание, не решаясь взглянуть на Нину. Она сидела очень прямо, сложив руки на коленях и глядя куда-то в пустоту. Лицо ее было строгим и неподвижным, но мысль работала лихорадочно, перебегая с одного предмета на другой. Сейчас она подумала о Ярославе: «Что ж, недаром Женя сравнивал его с героями Джека Лондона. В нем тоже столько упорства, воли и… и романтики».
— Конечно, у меня был очень сложный долгосрочный план, — продолжал Ярослав. — Для его осуществления требовались годы. А за эти годы ты могла выйти замуж и тогда бы он рухнул. Это мучило меня больше всего. Я готов был убить любого, кто приблизится к тебе. Наведываясь в город, я изощрялся, как заправский детектив, чтобы разузнать о тебе побольше и при этом ни в ком не вызвать подозрений. Ты по-прежнему считалась холодной, недоступной, «чокнутой», избегала мужчин. Я следил, стараясь остаться незамеченным. Потому всегда натягивал на лоб шапки, шляпы, кепки — в зависимости от сезона. Часто специально не брился несколько дней перед приездом. Одежду носил как можно более безликую в стиле «простой парень с улицы»: стандартные джинсы, куртки, футболки и так далее. И все же, боюсь, иногда я попадался тебе на глаза. Впрочем, твой взгляд всегда был таким задумчивым и отрешенным, что ты вряд ли замечала прохожих.
— Когда пришел к нам, мне действительно показалось, что ты кого-то напоминаешь, — холодно и с какой-то сдержанностью выдавила из себя Нина.
— Я предвидел, что у тебя могут возникнуть подозрения. Поэтому оделся не так, как одевался на улицах. Волосы прилизал. Очки с дымчатыми стеклами нацепил. Выбрал костюм такого покроя, который бы зрительно скрывал и мускулы, и плечи. Понимая, что подозрения у тебя все-таки могут остаться, предпринял еще один ход. Нарочно познакомил тебя с университетским знакомым, чтобы потом, как бы между делом, сказать, что ты меня могла видеть в университете. А версию насчет пари я сочинил, чтобы эта встреча выглядела объяснимой. Помню, ты еще тогда сказала обо мне: «До чего же расчетливый субъект». А я ответил: «О, ты даже не представляешь, насколько я расчетлив». Но мой расчет был не в пари, а в том, чтобы ты поверила, будто в моей похожести на кого-то нет ничего подозрительного. Слушай дальше.
— Нет, довольно, Ярослав! — Нина решительно тряхнула головой. — Все эти детали, подробности меня уже не интересуют. И объяснения сейчас не помогут. Мне трудно разобраться во всем, даже в самой себе. Хочу побыть одна.
Она встала, направляясь к выходу, но Ярослав опять заслонил ей дорогу.
— Нина, не уходи, дай шанс! Я ждал тебя столько лет, ты должна простить мою вину!
— Ничего я не должна… А, впрочем… я ни в чем тебя уже и не обвиняю. Но остаться не могу. И не ищи. Я сама буду решать — видеться с тобой или нет. Катю в гости не жди, Вадима на работу не устраивай. Не хочу, чтобы через них ты пытался общаться со мной.
— Я дурак!.. — Ярослав опять схватился за голову. — Эти десять дней я имел все, о чем мечтал… или почти все. Недоставало только твоего признания в любви. Но оно приближалось, я чувствовал… А теперь его не будет. Я сам все поломал!.. Зачем я сказал об этом так рано! Ты еще не созрела для подобных откровений… Еще не любила меня по-настоящему… А теперь и не полюбишь!.. — В глазах Ярослава опять появились искры холодного бешенства. — Так знай же, непреклонная снежная королева, что при всей красоте нигде и никогда не встретишь такой любви, как моя! Не веришь? Смотри!.. Есть ли еще где-нибудь подобный сумасшедший, который так бы тебя боготворил!
И Ярослав принялся отпирать таинственный ящик стола. Руки его тряслись. Сильные, всегда уверенные руки. Он достал и бросил на стол кожаную папку.
— Смотри! — говорил Ярослав, показывая ей содержимое папки. — Если еще сомневаешься в том, что я говорю правду, — вот доказательства. Уже несколько лет я храню эти предметы. Вот — тот самый лоскуток вишневого платья, который зацепился за куст, носовой платок, который ты обронила, когда шла по улице и рылась в сумочке. Несколько фотографий. Я снимал тебя на улице, незаметно. Конечно, снимки получились неудачные, но где бы я взял другие? Черновик твоей контрольной. Узнаешь? Ты вышла из аудитории, скомкала его и бросила на подоконник. Я потом подобрал. Мне очень хотелось взглянуть на твой почерк. А вот театральная программка. Опера «Кармен». Ты была в театре с отцом и сестрой. Приехали два солиста из Большого, билеты шли нарасхват, и я не доставал их заранее. С большим трудом попал на балкон. Вы сидели в партере. Во время перерыва вы, как водится, вышли из зала. А программку ты бросила на сиденье. Я подошел, незаметно взял ее, а взамен положил свою. Вряд ли ты заподозрила подмену, а мне приятно было сознавать, что коснешься какого-то предмета, который я уже держал в руках. Но самый крупный мой трофей — этот. Полотенце, которое брала на пляж. Ты была на пляже с двумя подругами. И я там был. Улегся, накрылся газетой, надел темные очки и наблюдал. И вдруг услышал, как рядом со мной переговариваются два хмыря. Один из них сказал, указывая на вашу компанию: «Вот видишь, та красотка — дочка Гаевого. Можешь посмотреть, но потрогать не удастся. Говорят — мужененавистница. А как устраивается? Не знаю. То ли лесбиянка, то ли сама себя любит. А может, фригидная».
— Я предполагала, что так говорят! — воскликнула Нина, охватив ладонями пылающие щеки. — Почему люди обязательно хотят к каждому прилепить ярлык! Если бы они знали, насколько мне противны всякие извращения, все противоестественное!..
— Я это знаю, Нина, — сказал Ярослав, отводя ей руки от лица. — И всегда знал. Я дал тому хмырю хорошую затрещину. И пошел прочь, чтобы не привлекать внимания. Они сначала растерялись, потом стали кричать мне вслед ругательства. Но догонять не решились. И тут вдруг… иногда так бывает в разгар жаркого летнего дня… подул внезапный ветер, закапал дождь… Пляжники стали спешно собираться. Я, уходя, оглянулся. Ты в этот момент натягивала сарафан. А твое полотенце, висевшее на грибке, ветер подхватил и понес прямо к моим ногам. Ни ты, ни твои подруги этого не заметили. Я решил, что сама природа дарит мне этот приз и быстро спрятал полотенце в сумку. Оно было еще влажным. Ты вытирала им свое тело. Сколько раз я зарывался в него лицом!
