сожалением смотрел Алексей, и девушка кивнула:
— Она живёт то здесь, то у своих зажиточных… друзей… Властная она, красивая. Столько мужчин с ума сводит, — стала девушка снова заливаться слезами. — Любимого увела…
Сглотнув подступившую жалость, Алексей произнёс:
— Любил бы истинной любовью, не поддался бы на соблазн, поверьте, барышня.
Выдержав паузу в надежде дать собеседнице слегка успокоиться, он скоро задал ещё вопрос:
— А что знаете о Гликерии? Откуда она родом?
— Не знает никто, — пожала плечами девушка, снова пытаясь высушить платком слёзы. — Падшая она… И дружбу ведёт с такими же девками… А нам, — плакала она. — Простым…
— Маш, — позвал появившийся на пороге молодой крестьянин. — Пошли домой. Матушка беспокоится.
Алексей встретился с обратившимся к нему печальным взглядом душевно разбитой девушки и кивнул в поддержку:
— Благодарю…
Глава 42
Глубоко вздохнув после беседы со страдающей от разбитой любви девушкой, Алексей вышел тоже на двор. Он вспомнил, что Антон отправился по следам скрывшейся молодой особы и подошёл к Василию Степановичу.
Тот так и беседовал с парой крестьян. Когда же беседа закончилась и все разошлись, Василий Степанович удивился ожидавшему рядом Алексею:
— Где же барон?
— Отзовите охрану от его супруги, — попросил Алексей.
Василий Степанович был ещё больше удивлён от прозвучавшей просьбы. Выдержав паузу, он спросил:
— Разумно ли?
— Вы же видите уже, что она не виновата, — прищурился Алексей, встретив еле уловимую улыбку собеседника.
Пожав плечами, тот всё же согласился с выводами, но промолчал. Он пригласил рукой вернуться в карету, а Алексей оглянулся на дом Гликерии:
— Я же, пожалуй, останусь здесь… Не вредно будет дождаться и познакомиться. Вы понимаете.
— О, разумеется, — засмеялся Василий Степанович. — Почему-то даже не сомневался, что именно так и окажется. Оставайтесь. Только учтите, сюда пришлю пару агентов…. моих доверенных лиц.
— Это мне только поможет, — улыбнулся в ответ Алексей.
Василий Степанович уехал, оставляя его в деревне, и первым делом, как обещал, усаживаясь в карету, прибыл в Москве в гостиницу. Отозвав охрану от комнаты Александры, он лично сообщил ей о том, что домашний арест отменён, но просил слушаться супруга и никуда не выезжать без него.
Поражённая всё это услышать, она промолчала. Когда закрыла дверь, кратко проследила у окна его уход вместе с охранниками, после чего подошла к зеркалу. Взглянув на своё отражение, поправив причёску и припудрив лицо, Александра заторопилась покинуть комнату.
Она будто знала, где искать супруга. Сердце так и гремело в груди, где душа сжималась от опасений, но они тут же подтвердились… Прильнув к двери комнаты Канны, Александра задержала дыхание и прислушалась…
Доносившиеся шорохи заставляли её рисовать картину происходящего, а рука уже тянулась к дверной ручке, чтобы убедиться. Дверь оказалась не заперта и не до конца закрытой. Словно кто-то, кто сюда пришёл, спешил настолько, что было уже всё равно, увидят или нет.
Осторожно подтолкнула Александра дверь приоткрыться. В образовавшуюся щель она уже видела Антона, и сердце забилось ещё чаще…. с болью…
Ничего не говоря, он, раздетый до пояса, припал к губам Канны жарким поцелуем и повалил её на постель. Чуть приподнявшись над нею, он проникновенно взглянул и тихо спросил:
— Чего же ты убегала? И откуда коня взяла, чтоб выследить?
Он смотрел в её наигранное удивление и с подступающей обидой улыбнулся:
— Не смей лгать. Я вижу сразу… Говори же.
— Коня взяла на деньги, которые Ваш друг дал, когда сюда привёл, — снова стала она смотреть игриво.
— Он тебе деньги дал? Просто так?
— Да, даже в постель не успела позвать, — засмеялась Канна, видя, как Антон напрягся.
Он сжал её сильнее в объятиях и снова спросил:
— Зачем выследила нас в деревне?
— Всё просто, — стала она более серьёзной, но отвела взгляд в сторону. — Помочь хотела. Отблагодарить… Подумала: погляжу, чем заняты. Может помочь и я смогу.
— Это чем? — с видимым подозрением Антон прищурился, но сразу, вспоминая всё случившееся с Канной, отбросил дурные мысли.
Он смотрел в вернувшийся к нему взгляд и заметил блеснувшую печаль. Как-то тронула она его душу вновь… Как-то стало тревожно, но чувствовалось, что былая боль стала отступать, уступая место чему-то иному…
— Я знаю достаточно о местных людях, — молвила Канна искренне. — Не зря ведь служила у мадам Флор. Пусть и недолго, но хватило… Слышала и видела достаточно. Знаю ту девицу, к которой вы наведывались.
— Наведывались, — усмехнулся Антон. — Мы крестьян допрашивали… А ты…
— Что ж Вы замолчали? — смотрела с пониманием Канна и притянула к себе, ухватившись за его бёдра. — Иди же ко мне… Успокойся.
— Трудно быть спокойным, когда разбит, — высказал он, а по телу прокатилась истома.
Оглядев то прекрасное лицо Канны, то её взволнованно вздымающуюся грудь, Антон почувствовал возвращение желания верить…. хотеть…. любить…
— Гликерия… Она сама выбрала себе это имя, отказавшись от прошлого ради желания служить любви, — стала Канна покрывать поцелуями его плечи и обвила ногами бёдра, словно боялась выпустить. — Означает сладкая… Она тоже когда-то служила у Флор.
— Она что…. кокотка? — еле сдерживал себя, чтобы не сразу поддаться, Антон, но наслаждался каждым прикосновением, каждым наполненным глубокой страстью вздохом собеседницы:
— Можно так сказать… Завтра же давайте вернёмся к ней… Нынче я Ваша… Я…
— Там сейчас мой друг, — медленно нагнувшись к её груди, Антон сжал ту в руке и стал покрывать чувственными поцелуями. — Он её дожидается…
— О…. я счастлива, что Вы приехали ко мне, — выдохнула с блаженством Канна, и Антон, освобождая себя от оставшейся одежды, прошептал:
— За тобой я уехал… По твоим следам…
— Она нравится мужчинам больше, чем я. Вы не дождались её. Она красавица… Теперь повезёт Вашему другу, а не Вам…
— Мне не может нравится более одной женщины, — продолжал покрывать её тело поцелуями Антон, а далее всё происходило столь ярко, столь чувственно…. нежно и пронзительно…
Они стонали от радости вновь слиться воедино. Всё казалось уже безразлично, кроме их двоих…
Отступив от двери, Александра с ужасом упёрлась спиной в противоположную стену. Она смотрела на дверь, за которой её супруг уже принадлежал иной женщине и понимала: больше никогда не будет так, как раньше…
— Софи, — сиплым голосом, который будто исчез, молвила Александра. — Софи? — еле удерживалась она на ногах.
Находя же вдруг возвращающиеся силы, Александра торопливым шагом примчалась к комнате сестры. Та, услышав громогласный стук в дверь тут же вскочила с постели. Очнувшись от почти овладевшего сознанием сна, Софья скорее отворила дверь, и Александра с порога взволнованно сообщила:
— Твой любезный сейчас в объятиях другой! С одной из девок мадам Флор!
— Сашенька, ты что?! — с неверием
