в невинном, по сути, движении, роняя расстегнутые брюки на пол, но сознание рисовало совсем другую картину, и рука сама потянулась к белью, утолить желание. Несмелые поглаживания стали грубее, а лицо Олава, возникшее в моем воображении, вырвало сдержанный стон из увлажнившегося рта, и я достигла пика в считанные секунды. Погрузившись в стыдливые воспоминания о недолгих минутах наедине с хмурым помощником мейстера, я провалилась в долгожданный сон.
На следующий день мое выступление в малом зале с докладом о проделанной работе собрало на удивление много зрителей. За редкими, но ставшими уже привычными, медицинскими масками, я узнала несколько человек из других отделов, хотя основную часть слушателей видела впервые. Как оказалось, я стала знаменитостью на следующий же день после аварии, и в комитет даже поступило несколько предложений от журналистов посвятить мне статью или ответить на несколько вопросов.
Скупые вопросы начальства и поджатые губы Анны, свидетельствовали о том, что она ожидала менее революционного подхода. Но публика отреагировала на мой отчет о поездке с неожиданным воодушевлением, и я даже поймала несколько подбадривающих улыбок.
Когда шумиха и обсуждение доклада улеглись, мне удалось вырваться на шестой этаж в кабинет начальника по новому налогообложению. Замученная кофейными напитками и сигаретами женщина с проседью в идеально затянутых в пучок волосах сначала хотела с порога развернуть меня восвояси, но увидев большую папку в моих руках замешкалась, и мне удалось объяснить ей происхождение налоговой книги резервации Красная гора. После сожалений о смерти ее коллеги, я замолвила несколько слов о бывшем мейстере и его желании сотрудничать и работать на благо обеих сторон, чему, похоже, она была очень рада, и мы душевно распрощались.
Я так никому и ничего не рассказала о деньгах в конверте, потому что не могла объяснить их источник — а также пропажу тысячи, которая ушла на такси, — и не хотела, чтобы это восприняли как взятку. Поэтому просто отнесла конверт в приют для кошек на соседней улице и положила в коробку для пожертвований. Мысль о доме для пушистых беспризорников окончательно помогла мне почувствовать себя героем, пережившим путешествие в мир богов и обратно.
Моя одиссея закончилась.
Прошла неделя, которая дала мне время смириться с возвращением на прежнюю должность, немного набрать вес и залечить свои раны. Вспомнив рекомендации врача, я купила в аптеке железо и принимала по полтаблетки каждый день, хотя в этом уже не было необходимости, а лишь слабое напоминание о Жане и его собственнической заботе.
Я перестала каждые пять минут смотреть новости и проверять телефон. Все реже по телевизору говорили о загадочной болезни, названной «инфирма», которая исчезла так же внезапно, как появилась.
Работа в комитете вошла в свое привычное русло, за тем исключением, что я стала ощущать на себе взгляды коллег, незнакомых посетителей в фойе и внимание начальства. Меня несколько раз пригласили в кабинет вышестоящего руководства на восемнадцатом с уточнениями по докладу и включили в рабочую группу, отвечавшую за проект нового закона.
С удовольствием отмечая румянец на щеках в зеркале служебной уборной, я снова становилась консультантом, а не едой, и лишь один случай выбил меня из колеи. Однажды вернувшись с обеда на рабочее место, я обнаружила на клавиатуре то, что казалось потерянным безвозвратно. Оглядев зал и коридор, не увидела ничего необычного, люди сосредоточенно работали за мониторами или листали документацию, а офис-менеджер что-то диктовала по телефону, сверяясь со списком в руках. Я вернулась к столу и, протянув дрожащую руку, взяла с клавиатуры шило, выструганное Жаном из оленьих рогов.
В голове пронеслись картинки того, как я иду по длинному полутемному коридору лаборатории, сжимая его. Как прижимаю руку с оленьим шипом к стеклу. В какой момент я потеряла его из виду? В соседней комнате у вентиляционного люка. Я отложила его в сторону, чтобы приставить стол к стене, затем вошел Мэхмет, и я забыла его на краю нержавеющего стеллажа. Но как шип попал сюда?
Еще раз оглядевшись, я сунула свою находку в карман единственных оставшихся приличных брюк, как раз вовремя, потому что ко мне уже направлялась Анна со списком ежедневных правок.
Улучив минутку в тот же день, я спустилась на лифте на второй этаж и, сделав лицо кирпичом прошмыгнула на лестницу. Миновав несколько пролетов, я оказалась у наглухо закрытой двери в лабораторию. Не знаю, чего я ждала. Но стоять здесь было бесполезно. Немного обождав, я вернулась на лестницу и к лифту. Замерев над кнопками, уже собираясь нажать на «семнадцатый», зачем-то выбрала «сорок семь». Мне хотелось убедиться, что лаборатория мертва, как и ее разработки, а офис Игоря Хареля находился именно там.
Поднявшись почти на самый верх, я поняла, что еще никогда не была выше этого этажа в здании Комитета. Этажи генерального руководства располагались под самой крышей, и вид с них, вероятно, открывает весь город как на ладони. Роскошные мраморные плиты на полу на сорок седьмом этаже отличались от офисного ковролина, к которому привыкли обитатели нижних ярусов. В отличие от юридического отдела, который представлял собой большой зал и коридор с кабинетами руководителей по направлениям, этот этаж имел только пустую рецепцию и основную двустворчатую дверь, которая была, само собой, заперта.
Подергав ручку на себя и от себя, я сдалась. Подняв глаза, уставилась на камеру видеонаблюдения в углу. Сейчас какой-нибудь охранник наблюдает за идиоткой, перепутавшей этаж. Для вида посмотрела на свои часы, пусть думает, что глупая пришла на собеседование. И пошла к лифту. Сквозь уже закрывающиеся створки элеватора я снова бросила взгляд на камеру. Казалось, она повернулась и следила за мной. Надеюсь, я не привлекла ненужного внимания охраны.
Вечером на исходе недели, когда я уже закончила ужин и готовилась почитать перед сном очередные формулировки в единый закон, истолкование которых занимало без малого сорок страниц, в дверь настойчиво позвонили.
Мои руки так и застыли с тарелкой под струей воды в раковине.
Они пришли за мной. Они вернулись! В моей голове пронеслись десятки картин, где я убегаю в закат с Олавом или Жаном, или Леонард на пороге моей квартиры просит меня вернуться, потому что некогда объяснять, но только я смогу им помочь. Сердце беспокойно забилось в груди. А я, закрыв кран и сбросив фартук, торопливо пошла открывать, приводя в порядок свои волосы.
Я перебирала в голове, как мне лучше себя вести, чтобы не показать, как сильно я этого ждала. Распахнув дверь, не глядя в глазок, я поняла, что опять совершила глупость.
На пороге стояла
