Книга Арина Великая - Владимир Александрович Бердников

многослойные потоки лавы, образовали глубокие каньоны и множество великолепных водопадов. В горных котловинах возникли живописнейшие озёра. Энтузиасты подсчитали, что на нашем плато несколько тысяч водопадов и более 25 тысяч озёр. По запасам чистейшей пресной воды путоранские озёра уступают лишь Байкалу.

Олег и не заметил, как увлёкся своим рассказом. Его душа уже парила над просторами путоранских озёр, взмывала над чёрными базальтовыми берегами, любовалась их отражением в безукоризненном водном зеркале… И внезапно вся эта величественная картина померкла, сменившись на унылую серовато-зеленоватую равнину, плывущую за окном поезда. Олег услышал перестук колёс и живой возглас девушки:

– Рассказывай дальше, мне ужасно интересно. Ты прекрасный рассказчик!

– Ой, извини, Рита, я слегка увлёкся.

Олег был и сам удивлён этому сильному чувству, этой смеси радости с гордостью, что вспыхнула в его душе, летящей над путоранскими просторами. Ему пришлось приложить изрядные волевые усилия, чтобы переключиться на обыденный прозаический лад: «Откуда у меня эта любовь к такому суровому, такому безлюдному месту?» – спросил он себя и услышал ответ: «Это земля, на которой ты вырос. Это те пейзажи, звуки и запахи, которые навеки запечатлела твоя память».

Рита с изумлением смотрела на блондинистого парня, которого знала прежде как дисциплинированного отличника (наверняка, зануду и зубрилку), не пропускавшего ни одной лекции. Раньше он казался ей слишком сдержанным, слишком правильным, этаким бесчувственным арийцем из фильмов о войне, а тут такое море эмоций. Такая любовь к своей несчастной замороженной родине. Такой широкий диапазон интересов – от информатики до геологической истории, а ведь он её собрат-биофизик, которого она видит каждый учебный день. Олег оказался много глубже, чем она его себе представляла, и невольное желание измерить эту глубину проснулось в душе Риты.

Тем временем они достигли Зеленогорска.

21

Был нетипично тёплый апрельский день. Они шли по широкой асфальтированной дороге, проложенной в прореженном южнокарельском лесу. Лес был смешанным – в основном ели и сосны, реже берёзы и ольхи. Олег с восторгом смотрел на высокие деревья с мощными стволами и невольно сравнивал их с чахлой растительностью Таймыра. Скрытые в прозрачной весенней зелени придорожного кустарника пели птицы, а дорогу то и дело перелетали крупные бабочки с яркими зеленовато-жёлтыми крыльями.

– Странный город! – нарушил молчание Олег. – А где же дома? Где люди?

– Да вон дома! Правда, должна признать, далеко не все они обитаемы, – Рита махнула рукой в сторону леса. Он пригляделся: действительно, местами за стволами деревьев угадывались одинокие тёмные строения – это были дачи.

Потом они свернули на узкую, но всё-таки асфальтированную дорогу, и, пройдя по ней метров триста, остановились перед калиткой в ветхом покосившемся заборе. Рита по-хозяйски распахнула калитку, и Олег понял, что это их дача. Каменистая тропинка вела к старому деревянному дому с террасой и мезонином. Дом был плотно окружён высокими елями. «Там же царит вечная тень. Мрачноватое жилище», – отметил про себя Олег. «А вот и наша халупа, предлагаю зайти и выпить чаю», – громко и весело объявила Рита.

Дверь им открыл невысокий кругленький лысый человек. Увидев рядом с Ритой Олега, он выпучил свои большие бледно-зелёные глаза: «Слава тебе, Всевышний, за чудо, сотворённое тобою! Впервые в жизни вижу свою дочь рядом с молодым человеком! Заходите, заходите, гости дорогие, не тушуйтесь!»

– Папа, это совсем не то, о чём ты подумал. Мы с Олегом всего лишь сокурсники. Он учится в группе биофизиков, надеюсь, ты помнишь, что я учусь в той же группе.

– Так ты изучаешь биофизику? – удивился Ритин отец. – Первый раз слышу о такой специальности, дочь, – Розанов перевёл взгляд на Олега: – Итак, вы биофизик.

– Увы, пока нет. Я только хочу стать биофизиком и очень рад с вами познакомиться. Меня зовут Олег Кузнецов.

– А я, как вы, должно быть, догадались, отец Риты, а зовут меня Михаил Борисович Розанов. Занимаюсь информатикой в самом широком смысле этого слова.

– А я пока лишь мечтаю об интересной работе, – печально вздохнул Олег, – и мечты мои лежат, скорее, в области нейрофизиологии.

– А конкретнее? – выпуклые бледно-зелёные глаза Розанова вонзились в лицо молодого человека.

Я хотел бы разобраться, – голос Олега предательски задрожал, – как, каким образом человеческий мозг перерабатывает информацию, – Олег почувствовал, что говорит не то. «Вот сейчас, – подумал он с ужасом, – меня спросят, что я понимаю под переработкой информации, и я поплыву. Нельзя подставляться под удар». Махнув рукой, он поправился: – Знаете, я просто хотел бы сделать человека чуть-чуть умнее.

– И всё-таки, не могли бы вы изложить свою мысль чуть-чуть более конкретно? – Розанов явно терял терпение.

– Папа! – перебила отца Рита. – Давай на несколько минут отложим допрос Олега. Нам неплохо бы с дороги привести себя в порядок, а ты приготовь чай и свои любимые сладости.

– О, моя мудрая дочь! Ты абсолютно права! Конечно, давайте отложим выяснение отношений до чая.

За чаем отец Риты попытался прозондировать молодого человека, благо тот затравил тему, над которой Михаил Борисович и сам иногда подумывал.

– Итак, вы сказали, что хотели бы сделать людей умнее, – не сдерживая весёлую улыбку, обратился Розанов к Олегу. – А нельзя ли поконкретнее?

– Я понимаю ваше недоумение, – преодолевая стеснительность, залепетал Олег. – Боюсь вас рассмешить, но я хотел бы вживлять в человеческий мозг микрочипы, способные усилить наши умственные способности.

– Как это? Каким это образом усилить? – глаза Михаила Борисовича зловеще вспыхнули.

– Хорошо известно, – попытался отстоять свои фантазии Олег, – что, инвалиды, лишённые ноги или руки, могут с помощью волевых усилий двигать протезом утраченной конечности, если в определённый участок их мозга вживить электроды. Я почти уверен, что с помощью воли можно получить доступ к информации микрочипов, вживлённых в какие-то, пока неизвестные области мозга. И тогда, мы могли бы превращать свои волевые импульсы в чтение текстов, слушание музыки или в любование шедеврами изобразительных искусств.

– Ишь ты, даже музыку охватил, – скептично скривил губы Розанов.

– А почему нет? – Олег уже перестал стесняться, и наконец смог отвлечься, от того, что перед ним талантливый учёный. – Разве Бетховен не доказал, что глухой человек может слышать и даже записывать музыку, рождаемую в недрах его мозга?

– И вы надеетесь заставить подопытного человека воспринимать информационное содержание имплантов, вживлённых в его мозг, читать хранящиеся в них записи, ощущать зрительные и слуховые образы? – подленько захихикал Михаил Борисович и, вдруг посерьёзнев, добавил: – Чёрт, а ведь в этом что-то есть!

– А если мы запишем в те чипы содержание умнейших книг, – вдохновенно заговорил Олег, – то тем многократно увеличим нашу память и будем с лёгкостью извлекать из неё нужные сведения.