острыми конечностями, усеянными мелкими шипами, Демон приподнял треугольную морду, принюхиваясь к добыче. Спинные гребни вздыбились и мелко задрожали, тонкая кожа меж ними натянулась, будто парус, наполненный ветром.
Ягнёнок сжался и притих. Нервно хлестнув длиннющим хвостом, бестия ловко засеменила передними лапами-крыльями и, нависнув над полуживой от ужаса приманкой, раскрыла огромную пасть. Тускло сверкнули клыки, а уже в следующую секунду обезглавленное тельце рухнуло в траву, подёргивая копытцами. Бернард едва сдержал ликующий вопль: Демон купился! Невесть откуда взявшаяся пакость, десяток лет держащая в страхе целые поселения, скоро за всё поплатится. За каждую каплю пролитой крови, за каждую горькую слезу утраты. Тварь заплатит за Джоди, заплатит за всех несчастных, убитых ею за все эти годы!
Демон навис над неподвижной тушкой с разинутой пастью, собираясь проглотить оставшуюся добычу, но тут вдруг застыл, словно о чём-то задумавшись.
— Давай же, чего ты тянешь? — прошипел Бернард. — Жри это, Тейлур тебя подери!
Бестия осторожно осмотрелась по сторонам, издала царапающий слух стрёкот и взлетела, так и не притронувшись к тельцу.
— Что?! Нет, стой! — Бернард в безысходности замолотил камень. — Ты должен был его сожрать! Почему ты не сожрал его? Почему!?
Он сполз на землю и разрыдался. Громко, по-детски отчаянно. Его пальцы заскребли каменистую почву, плечи мелко затряслись, а из груди вырвался протяжный, полный бессильной ярости вой.
Глава 10
Твин обнаружила себя на мягкой койке под жарким шерстяным покрывалом. Тело ломило, тяжёлые веки смыкались, но она, стойко переборов сонливость, повернула голову, чтобы осмотреться. Из окна бил солнечный свет, заливая тесную комнатушку приятным теплом. Бревенчатые стены, пол из некрашеных досок, в дальнем углу старая бочка с кособокой глиняной плошкой и кувшином. Рядом с лежанкой, устроившись на полу, тихо посапывал Керс.
В голове гуляла звенящая пустота: ни мыслей, ни воспоминаний — абсолютное ничто. Твин принялась судорожно выуживать из памяти последние события, и память, спустя какое-то время отозвалась потоком застывших образов и искажённых звуков: мерный скрип и покачивание, широкая улыбка добряка Триста Шестого, Керс, протягивающий флягу с водой, снова жгучая боль в плече и темнота. Твин вспомнила, как попала в плен к северянам, как вояка со шрамом предложил ей сделку, как потом за ней пришёл Керс… и что-то ей вколол.
Она провела языком по пересохшим губам. Жутко хотелось пить, а желудок скрутило от голода. Приподнявшись на дрожащих от слабости руках, Твин тихонько позвала друга, и тот сразу подскочил, будто только притворялся спящим.
— Привет, сестрёнка, — Керс расплылся в улыбке и потрепал её по щеке. — Как ты?
— Пить хочется. И есть… Да я готова сожрать месмерита целиком!
— Сейчас всё устроим, — он суетливо налил из кувшина воды и подал ей кружку. — Никуда не уходи, сгоняю за чем-нибудь съестным.
— Да куда я уйду! Для меня даже встать — подвиг.
Так и тянуло спросить, что за дрянь он ей вколол, но Твин решила пока отложить взбучку — набраться бы сил для начала. Она уселась на койке, подобрав ноги под себя, и уже было обрадовалась, что не так всё плохо, как голова вдруг пошла кругом, а в боку появилась тянущая боль.
Керс вернулся быстро, как и обещал. Весь запыхавшийся, он тащил в одной руке стул, а в другой — маленький котелок с чем-то ароматным. Сглотнув слюну, Твин осторожно придвинулась к краю, пока брат разливал мясной бульон по плошкам. Горячее варево обжигало язык, щипало потрескавшиеся губы, но она жадно выпила всё до дна и попросила добавки, а после второй порции, наконец почувствовав в животе приятное тепло, с блаженным стоном откинулась к стене и внимательно посмотрела на притихшего Керса:
— Ну и где мы?
— В Исайлуме. Можешь расслабиться, здесь безопасно.
— Я так и подумала. А ты ничего не хочешь мне рассказать?
Он с виноватой улыбкой потёр затылок:
— Прости, сестрёнка, так нужно было.
— Да ну?! — Твин испытывающе смотрела на него. — Я жду объяснений, и лучше бы тебе начать с того, где Слай.
Друг нервно заёрзал на полу и отвёл глаза, над переносицей появились две глубокие складки. Твин прекрасно понимала, что это значит: Слай снова вляпался в какую-то неприятность.
— Хватит, Керс, говори, как есть! Что ещё вытворил этот плут?
Он молча сел рядом на кровать, положил руки на колени, как нашкодивший малёк, и сцепив пальцы в замок, уставился на что-то в углу. Вёл он себя крайне странно, и Твин вдруг ощутила гнетущую тоску, будто вот-вот услышит что-то страшное, о чём и подумать бы побоялась.
— Твин, слушай…
— Он в плену? Его схватили? — от волнения даже дыхание спёрло. Тогда это всё объясняет: вот почему Слай не пришёл за ней, вот почему Керс избегает её взгляда.
— Поверь, я бы всё отдал… — сдавленно произнёс друг. — Я не хотел его там оставлять, понимаешь? Похоронить хотел, но не дали…
— Нет… нет, — Твин замотала головой. — Ты что несёшь! Это не смешно. Где он, Керс? Что с ним?
— Мы попали в засаду. Слай вытащил твоего отца из-под пуль, но сам… Прости меня, сестрёнка, я не мог ничего сделать. Ранили в шею, кровь не останавливалась, я пытался его спасти…
Керс говорил и говорил; Твин слышала его голос, но слова слились в сплошной фон, а в голове гулким эхом повторялось раз за разом: «Пытался спасти… Пытался спасти…» и так до тех пор, пока до неё не дошёл смысл этой фразы. Наверное, если бы ей разорвали грудную клетку и вытащили ещё трепещущее сердце, то и тогда бы не было так больно. Внутри словно орудовала ледяная лапа, разрывала и смешивала внутренности, скоблила рёбра стальными когтями. Перед глазами поплыло, и горло сдавило невидимой удавкой.
«Дышать! Не могу дышать!»
Вдох, другой — бесполезно. Жадно хватая ртом воздух, Твин начала остервенело скрести ногтями своё горло.
— Жжёт! Жжёт! — она задыхалась, хрипела, раздирала кожу в кровь.
Внезапно что-то крепко сковало её запястья. Что-то сильное и тёплое, живое. Так обнимал её Слай, только он так мог… Точно, как она сразу не догадалась! Он здесь, рядом, просто подшутил над ней, это в его духе. Но как же больно, мать его!
— Твин, остановись! — донеслось приглушённо. — Хватит, прошу.
— Жжёт… Помоги мне, Слай, очень жжёт! — вдохнуть получалось раз через три, и то мучительно больно. Казалось, её заставили залпом выпить кружку кипятка, настолько горело всё изнутри.
— Тише, тише, сейчас пройдёт.
— Мой Семидесятый… Мой Семидесятый… — шёпотом она звала его, и боль отступала с каждым звуком его номера. Слай рядом, он здесь, всё хорошо. Всё
