в твоей квартире.
. — Да, ты… Я хмурюсь
Он качает головой, и мой желудок сжимается.
— В тот день, когда я была в душе, ты был там. Ты видел меня и написал…
— Это был не я.
Я бледнею. Я мгновенно чувствую тошноту в животе, а также полный ужас. По моей коже бегут мурашки, когда до меня доходят его слова.
— Извини, что?
— С тех пор он тоже там находиться, — рычит он. — Каким-то образом зная, когда я наблюдаю за тобой, а когда не могу — Его руки еще сильнее сжимают меня, притягивая ближе к себе. — На тебя охотится еще один волк, малышка, — шипит он. — А теперь я охочусь за ними. Моя осторожность в обращении к твоему брату…
— Интересуясь, кто еще слушает, — тихо отвечаю я.
Костя кивает.
— Я понимаю, твою заботу и преданность. Но организация Кащенко большая. Ушей много. Много карманов, которые были бы счастливы быть набитыми.
Я киваю и тянусь за телефоном. Все еще в оцеплении и расстроенная от осознания того, что в тот день кто-то другой написал на моем зеркале в ванной. Но мне нужно сообщить Виктору, что со мной все в порядке.
Я оставляю звонки и вместо этого пишу смс.
Эй, извини, что не связалась с тобой раньше. Я в порядке. Я не могу позвонить прямо сейчас, но я в безопасности. Я не ранена.
Виктор отвечает мгновенно.
Ты напугала меня до смерти, Нина. Где ты, черт возьми?
Я вздрагиваю.
Я в безопасности. Но пока мы не узнаем, что произошло в больнице…
Ты можешь добраться до дома? У меня все под контролем. Наши люди прочесывают город, вытрясая из всех, кого только могут, информацию. Мы собираемся выяснить, кто за нами охотится, Нина. И я причиню им вдвое больше боли.
Я улыбаюсь. Мой брат не что иное, как ревностный защитник своей семьи и близких. Но я тоже. Вполне логично, что мы родственники.
Я не могу сейчас, но я действительно в безопасности. Я вне опасности.
Ты уверен?
Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне.
Никаких обещаний.
Я ухмыляюсь.
Люблю тебя. Все остальные в безопасности?
Так оно и есть. И я тоже люблю тебя, Нина. У тебя есть защита?
Я улыбаюсь. Он имеет в виду пистолет. Но когда я смотрю на Костю, лежащего на кровати, как какой-то огромный, мускулистый воин-викинг, я краснею. Да, конечно, знаю.
ДА. Я скоро свяжусь с вами.
Будь осторожна, Нина. Мы выясним, кто это сделал, и я уничтожу их.
Я кладу трубку и прижимаюсь к Косте.
— Твой брат очень заботится о тебе.
— Он защищает свою семью. Ревностно.
— Хорошо, — рычит Костя. — Этим в нем я восхищаюсь.
Мои губы кривятся. Вопрос, который неделями вертелся у меня в голове, витает на поверхности. Но я боюсь спрашивать об этом, потому что боюсь того, каким может быть ответ.
— Костя…
— Для начала ты хочешь знать, почему я охотился за тобой.
Я киваю.
— Нина, перед вечеринкой, когда я схватил тебя… — он хмыкает и качает головой. — Я не знал, кто ты… Я имею в виду…
— Ты не знал, что я девушка из московских трущоб.
— Нет, — рычит он. — Тогда ты была ребенком. А теперь ты… — он ерзает, и низкое рычание грохочет в его груди. — Ты повзрослела.
Я ухмыляюсь.
— Ты заметил это, не так ли?
Его рука скользит по моей спине, чтобы крепко обхватить мою задницу. Крепко прижимая меня к себе, и я хнычу, чувствуя, как его член слегка утолщается.
— Да, ангел, — стонет он. — Я заметил.
Я поворачиваю голову, вытягивая шею, чтобы медленно поцеловать его. Его руки скользят по мне, но я хихикаю и отстраняюсь.
— Э-э-э, я хочу это услышать.
Он хмурится.
— Ты уверена?
— Да. — Я сглатываю и киваю.
— Я собирался взять тебя в ту ночь, чтобы отомстить. Возмездие. Твоя семья забрала у меня кое-кого. Ты была взаимным ответом.
Мои брови нахмурились.
— Кто…
— Федор Кузнецов.
Я напрягаюсь. Мое сердце колотится, а рот сжимается.
— Как ты…
— Он вырастил меня.
Я отстраняюсь. Я сажусь на кровати, поворачиваюсь и прижимаю колени к груди. Я смотрю на Костю. Я вижу беспокойство на его лице, он знает, что это значит для меня услышать. Но он также знает, что это должно быть сказано.
— Он что?
— В Москве я тоже был в системе, как и ты. Мои родители оставили меня в участке, и меня отвезли в дом для нежеланных мальчиков. Его лицо темнеет. — Это было… не очень хорошее место. Но однажды пришел человек.
— Федор.
Он кивает.
— Он был суровым человеком. Временами жестоко. Порочный. Но он дал мне и еще одному мальчику новую жизнь: дом, крышу над головой, еду. Он дал нам возможность.
— Чтобы сделать что?
— Станьте для него солдатами. Сражаться и вырваться из этого мира, то что нам было нужно.
Я киваю. Моя рука скользит в его.
— В Москве была тяжелая жизнь.
— Dа, — тихо рычит он. — Да, так оно и было.
— Значит, он забрал тебя из приюта и… Я хмурюсь. — Сделал вас солдатами?
Он кивает. Когда я хмурюсь и молчу, он хмурится.
— Что?
— Ничего, просто…
— Говори.
— Кажется это немного манипуляторным, немного жестоким?
— Жестоко было бы оставить нас с Дмитрием в приюте, чтобы нас выбросили на улицу в качестве мяса для хищников. — Он хмурится.
Мое сердце сжимается, и я сжимаю его руку.
— Мне очень жаль, Костя.
— Но ты думаешь, что Федор использовал нас?
— Да, я думаю. — Я киваю.
— Ты его не знали. — Он отводит взгляд.
— Я знаю его наследие.
— Что? — Он бросает взгляд на меня, хмурясь.
— Я знаю о путь разрушения и разбитых жизнях, которые он оставил после себя, еще до того, как нашел тебя и…
— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — сердито бросает он. Я вижу боль в его глазах. Я вижу за ними войну. знаю, что человек, которого он защищает, был жестоким, но защищаю его, потому что это единственная семья, которую Костя когда-либо знал.
Я знаю эту внутреннюю войну, потому что у меня была такая же внутренняя война с Богданом.
— Послушай, я знаю, что происходит у тебя в голове.
— Сомневаюсь в этом.
Я холодно смеюсь.
— Ты единственный, у кого сломанное прошлое и жестокий псевдо-отец? Ты хоть представляешь, как часто я говорила учителям в школе, что споткнулась или что это был несчастный случай? Сколько раз я говорила себе, что мой приемный отец действительно любил меня, просто ему со
