Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
— Иди, смотри фишку! — сказал Федор. — А то устроила тут водопад! Пол сегодня мыть уже не надо.
Когда Настя и Кирилл вышли, я спросила:
— Как ты думаешь, зачем она приходила? — спросила я, имея в виду Кэт.
— Наверное, на разведку, что да как. Почти уверен, что опять поджог хочет устроить. Думаю, Настя спугнула ее. Теперь она затаится, но ненадолго. Нужно что-то предпринять за это время. Ребятам здесь небезопасно оставаться на ночь. Не дай бог подожжет!
— Может, тебе позвонить «своим»?
— Нет, я не стану привлекать спецназ для охраны частной собственности. Ладно, подумаем! — он сменил тему. — Так. Нужно поесть! Сейчас сделаю чай. Надеюсь, Настя не обидится, если мы угостимся ее пряниками. Ты заметила, что Кирилл к ней неровно дышит.
— Мне тоже так кажется. Тем более она оказалась такой милой и не только внешне, — поддержала я его.
— Я не ожидал такой метаморфозы. Ну и прекрасно. Здесь у нее много шансов выйти замуж за нормального парня и изменить свою судьбу. Только бы Кэт все не разрушила! — в сердцах произнес он.
— Я верю, Федя, что мы сможем ей противостоять. Не физически, а силой мысли: ты не хочешь, чтобы созданный тобою мир рухнул. Я — тем более. Твои ребята, теперь еще Настя. Думаю, это коллективное «сопротивление» поможет сдержать ее на время, пока нам не удастся ее обезвредить.
— Пожалуйста, не говори «нам». Ты ни при каких обстоятельствах не будешь ее «обезвреживать». Заниматься подробностями ее биографии — милости просим, но не более того. И не пытайся на меня давить!
Я промолчала. Поживем — увидим!
— Кстати, о биографии! Нам пора в интернат! — напомнил Федор.
Я выпила чай, а пряник прихватила с собой. Дожую по дороге.
Настя с Кириллом что-то сосредоточенно прикручивали к «Кирюшке».
— Мы уезжаем, — сообщил Федор, — Настя, ты помнишь, о чем я тебя предупредил? Никакого общения с Катериной! Если что — звони!
— Хорошо. Я поняла. До свидания!
Стоило нам нажать на кнопку звонка в калитке интерната и сказать: «Это мы», как она тут же распахнулась. Нас ждали. Тамара Петровна выбежала к нам навстречу чуть ли не с поцелуями. Она была возбуждена, на щеках краснел румянец. Жестикулируя, она сказала:
— Мы не ждали вас так рано. Вчера я сообщила сотрудникам о вашем интересе. Они готовы рассказать все, что помнят. Сейчас соберу их.
— Хорошо. Спасибо вам! — поблагодарила я ее.
— Ну что вы?! Это вам спасибо! Нам уже позвонили из банка. Там подумали, что деньги ошибочно поступили на наш счет. А я так всю ночь не спала.
— Прошу вас, не придавайте нашей помощи такого значения. Поверьте, не последнее отдаем. А главное — от чистого сердца. Поэтому решайте ваши проблемы. Даст бог — еще поможем.
— Я понимаю, милая. Только в нашей стране много небедных людей, а помогают единицы. Все больше те, кто сами не шикуют.
— Будем надеяться, что и богатые очнутся когда-нибудь, — сказала я.
— Хорошо бы!
Тамара Петровна позвонила по телефону и просто сказала: «Ждем».
В течение десяти минут в кабинет директора вошли три немолодые женщины и сели поближе к нам. Все они, — кто незаметно, а кто и с откровенным любопытством, — рассматривали нас. Особый интерес, замешанный на жалости, вызвало лицо Федора. Эти женщины привыкли ежедневно жалеть и сострадать своим подопечным. И видимо, одними детьми их чувства не ограничивались.
— Ну вот, все в сборе! Разрешите вам представить часть нашего коллектива, так сказать, старожилов интерната. Все они помнят Катю Кострову. А это… — Тамара Петровна замялась, — наши спонсоры… Э… Надо же, я ведь не знаю, как вас зовут!
— Меня — Алиса, а это — Федор.
— А по батюшке? — сконфужено спросила она.
— Да неважно! Расскажите о Екатерине.
— Может, Анна Михайловна, вы начнете? — обратилась она к самой пожилой женщине с пучком на голове.
— Хорошо, — согласилась та. — Я была воспитателем Кати и знала ее с первых дней, как только она попала в интернат.
— Какой она была?
— Сначала сильно замкнутой. Почти все сироты так себя ведут, их жизнь круто меняется, они не знают, чего ждать здесь, как к ним отнесутся, как самим себя вести. Ее поведение было таким же. Позже она вроде успокоилась. Не скажу, что с другими детьми дружила. Не особо была контактной, но и не обижала никого. Ровно ко всем относилась, без симпатий и антипатий. Только вот первое время в одной спальне с другими спать не могла. Вернее, мы не могли ее оставить. Она так стонала, даже рычала, чем очень пугала других детей, пришлось перевести ее в изолятор. Позже она успокоилась. Мария Федоровна, — она указала рукой на другую женщину, — наш педиатр, сказала, что у Кати кризис прошел, и можно ее вернуть в общую спальню.
— Да, стонала она жутко, — подхватила Мария Федоровна, — я взрослый человек, всякое повидала. Но и меня мурашки по коже бегали. Я ей валерьяночки давала, пустырник. Ничего не помогало. Потом неожиданно — раз, и прошло. Как кто выключил. Человеческая природа непостижима, — подвела она итог.
— Вы показывали ее психиатру? — спросила я.
— У нас психиатры, как правило, девочки-интерны, которым нужно опыта набраться после института. Как только окрепнут, они уходят туда, где деньги платят, а с нас взять нечего: одно расстройство, дети все непростые, — разъяснила Тамара Петровна.
— Показывали, конечно, — сказала медсестра, — ничего они в Кате не обнаружили, говорили, шок от пожара и потери родителей. Уверяли, что она привыкнет, подзабудет, и со временем само пройдет. Оказались правы.
— Помните, — обратилась к своим коллегам третья женщина, — она, как только тосковать перестала, так спортом занялась. Стала спокойной, целеустремленной. Даже по Маше не горевала. А мы так боялись ей сказать, что Маша в Америке умерла.
— Да, страшно было такое ей сообщать. Мы полгода решали, стоит ли вообще говорить? Боялись, не перенесет Катя такое известие, — поддержала разговор Анна Михайловна. — Однажды зашел разговор о планах на будущее. Мол, кто куда из детей после интерната пойдет. Ну девочки почти все либо в швеи, либо в медсестры, либо на повара. А Катя так решительно тогда сказала: «Я в армию пойду служить!» Девочки смеяться начали, думали, она шутит. Но она так на них зыркнула, что все поняли, что сказано было серьезно. Потом кто-то спросил: «А как же Америка? Маша?» Катя отвечает: «Я должна здесь принести пользу Родине». Я была потрясена, даже ошарашена. Не то, чтобы я против патриотизма, но ее слова воспринимались на грани экстремизма, то есть нездорового патриотизма. Мы ведь все знали, как Катя Машеньку любила, души в ней не чаяла. Она была ее смыслом жизни. Ради Маши она и жила, только о ее будущем мечтала. Когда узнала, что их хотят удочерить американцы, радости предела не было. Начала называть себя Кэт, а Машу — Мэри. Английский учила самостоятельно и сестру свою натаскивала. И вдруг — такие непостижимые перемены в поведении. Я в тот момент непедагогично, наверное, поступила, но я хотела растрясти ее, понять, что с ней происходит. Позвала ее в кабинет к директору, и мы сообщили ей, что Маши больше нет, что произошел несчастный случай, и она погибла. Показали Кате письмо из Америки. Но что было самым удивительным… Знаете, как она отреагировала на это страшное известие? Задумалась ненадолго и сказала: «Что ж, теперь я точно останусь в России». Все! Больше ни одного слова, ни слезинки. Как будто бы речь шла о постороннем человеке.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
