— Лапти, Игорь, лапти, — кивнул он. — Только не спрашивай, откуда это название появилось. Сам знаю, что к обуви они никаким боком. Но называют их именно так, уж поверь.
— И больше никак?
— И больше никак.
С другой стороны, чему тут особенно удивляться? Например, деньги. Многие ради них готовы на все. На сделки с совестью, обманы, шантаж, даже убийство. Но называют их порой чрезвычайно презрительно: филки, бабки, капуста. Тут и когнитивный диссонанс можно заработать: готовы ради них на все, а относятся к ним таким вот образом. Ладно, пусть будут лапти.
— Скажи теперь, визит прошлой ночью, я так понимаю, был организован тобой?
— Нет, ну а что ты хотел? Вы, чужаки, убили десяток наших людей, объяснив свои мотивы практически чушью… Ну не могли ни Карабас, ни остальные, так поступить! Для чего? Ради двух каких-то баб, будь они любыми красотками? Я вез им смену, и они об этом знали. Карабас успел добыть немало вяделя, заработав тем самым кучу денег.
«Неужели тот тип соврал? Или мне врет сейчас этот?»
— Через несколько дней они оказались бы дома, где смогли бы их потратить, как только душа пожелает. И чтобы они клюнули на двух каких-то шлюх!..
— Петр, — я едва сдерживался. — Ни слова больше. Ни слова! Ты мне не дорог, здесь достаточно других людей, которые смогут рассказать нисколько не меньше, так что заткни пасть!
Возможно он именно и добивался того, что меня начнет колотить от злости, как трясло сейчас.
— Достаточно, говоришь? — зло ощерился он.
И зря. Вначале ему необходимо было начать действовать, а уже только затем говорить. Когда, по его замыслу, я должен был валяться мертвым у его ног.
Гудрон, мой первый и единственный в этом мире наставник, утверждал:
— Дистанция вытянутой руки — для ножа. Тут правило простое: нож — беги, пистолет — сближайся. Мы встанем сейчас в метре друг от друга, и сколько бы ты не пытался выстрелить в меня, прежде чем сам я ударю тебя ножом, у тебя не получится. Даже если пистолет у тебя на боевом взводе, и тебе только останется, что его извлечь. Неважно откуда: из кармана, из-за пазухи, из самой что ни на есть тактической кобуры… Результат всегда будет одним и тем же.
Петр схватился за пистолет. В айкидо множество приемов приходится на лучезапястный сустав. Знаком с ним лишь самым поверхностным образом, но слишком удобной была ситуация, чтобы не воспользоваться теми немногими навыками, которыми обладал. Главным было не то, что он все же сумеет выстрелить: черт бы с ним, грохотом, которым мы себя обнаружим — отвести в сторону ствол.
Захват прошел удачно, пистолет выпал, и дальше все стало намного проще. Сбить ему дыхание ударом колена в живот, рывком за плечо развернуть и задушить треугольником прямо в стойке. Самое громкое, что случилось, так это металлический звук от упавшего на гальку ТТ. Трофим вынырнул из зарослей в тот миг, когда Петр уже оседал в моих руках.
— Не по плану пошло? — шепотом спросил он.
Мне только и оставалось, что согласно кивнуть. У меня еще оставалось множество вопросов, от ответов на которые и будут зависеть все наши дальнейшие действия. Едва ли не самый важный из них — почему они практически не опасаются нашествия? Лодки на лодках снуют туда-сюда безбоязненно, да и самих ящеров в последние дни мы не наблюдали. Не получилось. Но и останавливаться было нельзя.
— Забираем его с собой.
— Ну не на руках же его нести, сопреем! — Трофим склонился над ним, и приводя в сознание, энергично потер ему уши ладонями. Пробормотав. — Надеюсь, он не борцуха.
Кем бы Петр ни был, но в себя пришел сразу. Чтобы получить в уже пострадавшее место — под ложечку, еще раз. Теперь от Трофима, тычком сложенных острием копья пальцев. Причины на то были: где-то совсем недалеко раздались голоса как минимум двух человек. И мы, подхватив скрюченное тело, только и успели, что скрыться в ближайших кустах.
В них и притаились. Мой напарник держал нож у самого горла пленника, недвусмысленно намекая: все звуки будут излишни.
Люди приближались, голоса становились всё отчётливей, и, наконец, мы могли разобрать каждое слово. Для начала ругань одного из них, который неудачно ударился ногой о камень. Потому что раздалось его оханье, затем стон, а потом солидный набор слов, сплошь из ненормативной лексики.
— Шары разуй! — вместо соболезнования посоветовал ему второй.
— Черт бы побрал этого бивня! Хрена шляться в потемках? И вообще, зачем его искать? Сам припрется, когда нагуляется.
Не гарантированно, но речь шла именно о Петре. И еще меня позабавило, что того назвали бивнем. На блатном арго, это слово означает придурка. Как выяснилось чуть позже, я не ошибся.
— Ты насчет «бивня» поосторожней. Вдруг услышит? Махом своих лишишься.
— Да ладно тебе! — первый презрительно фыркнул. — Слышал я за Петра одну тему. Вроде бы они с покойным Карабасом шпили-вили друг с другом устраивали.
— Да ну?! — даже по голосу становилось понятно, насколько тот глубоко поражен.
— Вот тебе и «да ну!» Не знаю, кто из них там было девочкой или оба по очереди, но слышал.
— То-то я смотрю он как в воду опущенный в последнее время, после того как Карабаса не стало!
— Насчет опущенного — это ты в точку! — заржал его собеседник.
Рядом со мной, сдерживая смех, хрюкнул Трофим.
— Так, а что же ты раньше молчал? Петенька наш крутого перца из себя строит, а тут вот оно что!
— Оно мне надо языком трепать? Буквально перед тем как сюда отправиться и услышал. А он, как бы там ни было, точно хлебало на сторону развернет.
— Это получается, ты всем нам зашквар устроил? — похоже, его напарник возмутился.
Но что было дальше, мы уже не услышали: оба они успели отдалиться довольно далеко.
«Только бы нашу лодку не обнаружили, — обеспокоился я. — Хотя и не должны: там берег крутой, камней полно, и в темноте по нему шляться — себе дороже получится».
Мы некоторое время ждали их возвращения. Затем, решив, что они пошли в обход всего острова, направились к лодке.
Не доходя до нее, Трофим сказал:
— Игорь, сдался он нам чтобы с тобой тащить? Отойди в сторонку, я немного его подготовлю, затем просишь все что хотел, и можно отправляться восвояси.
Не знаю, как именно прошла подготовка нашего языка, но некоторое время спустя Петр на все мои вопросы отвечал с готовностью, и даже чересчур словоохотливо. При этом то и дело опасливо косясь на Трофима.
Наверняка она заключалась в том, что называется «экстренным потрошением». Хотя зубы напильником он вряд ли ему пилил. И напильника у Трофима нет, и Петр орал бы так, что сюда давно бы уже сбежались все обитатели острова. А их здесь немало — около двадцати человек. Правда, как оно там и что, интересоваться ни за что не буду. Все-таки хотелось бы оставить в себе что-то человеческое. Ту грань, когда, убив человека, не слишком переживаешь, если переживаешь вообще, я переступил. Эта будет следующей, и не хотелось бы переступать и ее. С другой стороны, причины могут быть самыми разными, и, если передо мной встанет выбор: не перейти ее или спасти жизни тем, кто для меня дорог, вряд ли сомнения будут долго меня одолевать.
