Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
Мы чуточку насторожились: сам он по возрасту никак не тянул на белогвардейского эмигранта, но кто его знает, что у него за папаша, из каких он… Крепенько нам тогда вбивали в головы касаемо повышенной бдительности и всего такого прочего… Естественно, мы от него не шарахались – служба есть служба, каждый день приходится общаться, – но отчуждение обозначилось. Настолько явное, что сам Джон его быстро заметил и уже на следующий день, видимо, сообразив, в чем дело (или у него с самого начала был свой инструктаж касаемо иных советских нравов), сказал прямо: парни, зря вы так. К белогвардейцам никакого отношения не имею. И вечером за пивом рассказал свою родословную.
По его словам выходило: отец, будучи двадцати четырех годов от роду, еще в девятьсот шестом перебрался в США из Санкт-Петербурга. Подробно он об этом никогда не рассказывал, но из редких обмолвок, застольных разговоров можно сделать вывод: у него были какие-то неприятности с русской полицией, отнюдь не уголовной. Первое время он, не зная языка, изрядно помыкался, добывая деньги на жизнь самой черной работой, но потом, самую малость начав изъясняться на английском, попал на крупный завод в Детройте – и, оказавшись у станка, показал, на что горазд (высококвалифицированный рабочий-металлист с какого-то большого санкт-петербургского завода, его название Джон не знает, никогда от отца не слышал). Тут уж хорошее знание языка не требовалось вовсе – понимающему человеку и так видно, на что способен за станком новичок.
Взяли его на тот завод, не раздумывая. Стал зарабатывать весьма даже неплохо – особенно в Первую мировую, когда завод получил военные заказы. Женился уже на местной – правда, не англичанке, а ирландке. В Россию так и не вернулся, как многие его соотечественники: Первая мировая, две революции, гражданская… В пятнадцатом году оформил американское гражданство. И стал натуральнейшим американцем, уже не Степаном Ивановым, а Стивеном Айвеном (так что Джон соответственно – Иван Степанович Иванов). Английский освоил уже неплохо, после войны перебрался во Фриско (так американцы сокращали Сан-Франциско, они большие любители сокращать и названия городов, например, вместо Чикаго, «Шикагоу», у них сплошь и рядом «Ши», и длинные, а то и не особенно, иностранные фамилии, переделывая их на свой лад). Там открыл «свое дело», и сейчас у него три солидные авторемонтные мастерские – всего-то сорок семь лет, по американским меркам, молод, зарабатывает неплохо. Русскими делами не интересуется совершенно, хотя с русскими по происхождению не так уж редко встречается, их во Фриско не так уж мало, есть даже потомки тех, кто здесь обитал (точнее, их предки) еще с тех времен, когда у русских было в Калифорнии свое владение, Форт Росс. Причем, что бы там у него ни было на родине, политикой не интересуется совершенно, сторонится и белоэмигрантов, и тех, кто просоветски настроен, даже в американский профсоюз вступил очень поздно, когда пошла на убыль их прежняя конфронтация с властями, выливавшаяся в полицейские преследования, массовые драки со штрейкбрехерами и прочую бузу. В православную церковь на Русской Горке (один из районов Сан-Франциско так и именуется до сих пор) ходил по большим праздникам, всех трех детей окрестил, но, в общем, особого религиозного рвения не проявлял.
Короче говоря, по рассказу Джона, перед нами представал типичный мещанин-обыватель – ну, все же получше, чем белоэмигрант… Мы посоветовались с Ивановым. Он подумал и уверенно сказал: в принципе, ничего необычного, таких хватало – уехавших либо чисто на заработки, либо (девятьсот шестой год, ага) замешанных в какой-то революционной деятельности. Вторые, случалось, после февраля семнадцатого возвращались в Россию, но иные в точности так от политики отходили и полностью американизировались, подобно Джонову папаше. В общем, весьма правдоподобно с точки зрения житейской правды. Вряд ли это прикрытие, а сам Джон не похож на приставленного к нам секретного агента: и военинженеры, и мотористы из нашей группы клянутся, что он и в самом деле корабельный инженер, каким отрекомендовался: дело знает неплохо. Хотя одно другому не мешает – так что следует поддерживать с ним нормальные отношения, но о бдительности не забывать.
Ну что же… Мы там пробыли без малого месяц, и Джон приятельствовал в первую очередь со мной, а я с ним – хотя по службе он больше общался с инженерами и мотористами, а я – с американскими командирами и штурманами из плавсостава. Не думаю, что он был разведчиком или контрразведчиком. Правда, у него несколько раз проскакивали вроде бы невинные вопросики, но такие, что могли интересовать исключительно их особистов или разведчиков. Но это еще ни о чем не говорит. Времени прошло много, теперь уже можно признаться, не вдаваясь в детали: каждый из нас, от матросов до офицеров, во Владивостоке прошел еще и особый инструктаж. Никаких конкретных разведывательных задач на нас, конечно, не возлагали – просто порекомендовали смотреть по сторонам в оба и ушки держать на макушке, вдруг да высмотрим что-то интересное с военно-технической точки зрения, что-то такое, чего у нас пока что нет, а у американцев как раз уже есть. Курочка по зернышку клюет, сказал тот каперанг. И добавил: мало ли какие вензеля выписывает жизнь на грешной земле, сегодня американцы наши союзники, а завтра могут оказаться потенциальным противником (как это через несколько лет и случилось). И привел парочку примеров, когда американцы (и особенно англичане) в Мурманске вели натуральнейшую работу по сбору разведданных.
Так что Джон, исключать нельзя, получил от своих подобный инструктаж, и только. Дело житейское.
Забегая вперед, скажу: за то время, что мы пробыли в Америке, и в самом деле наклевали пригоршню интересных мелочей – ну, никто от нас и не ждал крупных достижений на том поприще… Конечно, дома, в рапортах, мы описали только те из них, что имели военно-техническое значение. Бытовых мелочей не затрагивали – хотя иные, с точки зрения советского человека, офицера, были весьма интересными. Вот, скажем, у них на базе легально продавали в столовых пиво – и в офицерских, и в тех, что предназначались для рядового и сержантского состава. Никто, конечно, норму не превышал (наверняка на этот счет имелись инструкции), но пару бутылок к столу можно было взять и цедить пивко открыто. Каюсь, мы, не имея на то официального запрета, этим их национальным обычаем частенько пользовались – летом в Калифорнии жарковато, почище, чем в Крыму, в помещениях полно вентиляторов, и под потолком, и настольных (до кондиционеров тогда и американцы не додумались), но в учебных классах, где стояли на подпорках торпедные катера, вентиляторов не было, и уж тем более на самих катерах. Придешь на обед с жары, возьмешь бутылочку ледяного пивка – и жить веселее…
Так вот, на том же самом инструктаже каперанг сказал: учитывая особые обстоятельства, нам разрешается отступать от обычных правил поведения советских людей за рубежом: группой держаться при посещении общественных мест и при выходе в город не обязательно, если американцы позовут в пивную или ресторан – соглашаться, но меру знать. Вдруг да в разговоре за рюмкой проскользнет то самое, интересное, пусть и по мелочам. Одно немаловажное уточнение: в бордели ни ногой! Иначе небо с овчинку покажется по возвращении.
Уточнение теперь уже с моей стороны: один наш старшина второй статьи, лихой одессит, ухитрился-таки вечерок провести именно что в борделе, информация поступила точная, но вот уличить его не удалось, не пойман – не вор.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
